Земля бизонов
Шрифт:
Он нарубил с дюжину сучьев по полметра в длину и сантиметров десять в диаметре, сложил из них поленницу, какие он видел еще в детстве на Гомере, работу местных угольщиков, и сверху забросал землей, оставив четыре или пять отдушин, через которые бросил внутрь зажженную ветку, чтобы огонь медленно горел всю ночь.
Наутро он вытащил обгоревшие сучья и тщательно соскоблил с них внешний слой, получив таким образом около трех килограммов угольного порошка, вполне похожего на тот, которым он нередко пользовался
Вместе с этими припасами Сьенфуэгос уединился в одной из бесчисленных пещер, которыми изобиловали склоны ущелья, и сосредоточился на своей задаче, стараясь как можно точнее соблюсти все условия китайского рецепта.
Семь с половиной частей селитры, полторы части угля и одна часть серы.
Первые пробы, по правде сказать, его разочаровали: смесь лишь шипела, а порой даже казалось, что она просто сгорит без всякого толка, а вскоре она печально вздохнула и осталась лежать — бесполезная, как горсть песка.
Что-то явно пошло не так.
Да всё.
Он решил исследовать каждый ингредиент по отдельности, чтобы разобраться, где же кроется корень проблемы, и в конце концов пришел к выводу, что если сера и селитра оказались вполне годными — значит, все дело в угле, видимо, он был получен из свежей древесины, а потому условия горения оказались не такими, как требовалось.
Сьенфуэгос снова и снова повторял эксперименты, понемногу увеличивая дозу угля, пока наконец смесь не стала похожа на настоящий порох, хотя слишком полагаться на его эффективность, пожалуй, не стоило.
Когда он на следующий день срезал несколько полых стеблей тростника, заложил в них порох и запалил фитили, некоторые из них с треском сгорели, но другие ограничились лишь жалким хлопком, напоминающим скорее пуканье.
— Чудесно! — воскликнул он. — Такой позорный взрыв может разве что оскорбить воинов, хотя они вряд ли поймут, чего я от них хочу.
Значит, он опять располагал аркебузой с единственной пулей, извлеченной из кучи дерьма, и горсткой самодельных фейерверков, которые мало чем смогли бы помочь против полусотни краснокожих.
— У Давида имелась верная праща и хороший камень, а его противник был слишком велик, туп и медлителен, а потому Давиду не составило труда размозжить ему голову. Но боюсь, здесь не тот случай!
Сьенфуэгос всегда считал, что пресловутый царь Давид, в прошлом — такой же пастух, как и он, был вовсе не отважным героем, а жестоким и подлым трусом, который воспользовался доверчивостью противника, собравшегося сражаться по правилам чести своего времени, а ему даже не дали обнажить меч.
Канарец не сомневался, что если бы Давид потерпел неудачу с пращой, то немедленно бы пустился наутек до самой Самарии, а Голиаф последовал бы за ним.
Одно дело — сразиться с врагом лицом к лицу, и совсем другое — вероломно метнуть в него камень из пращи, не дав времени даже опомниться.
Увы, всем известно, что историю пишут победители и никого не интересуют, ценой каких подлостей достигнута победа.
— Я должен их перехитрить! — решил он под конец. — Пусть даже это и грязно...
Сьенфуэгос вновь спустился к реке, забрав стебли тростника с порохом. Остаток дня он решил отдохнуть, но с наступлением сумерек вновь начал действовать. Первым делом он осторожно разместил самодельные снаряды на плоту.
Затем вошел в воду, не рискуя забираться на утлое суденышко, а толкая его перед собой.
Оттолкнувшись от берега, он дал себе твердое обещание: действовать только в том случае, если можно хоть как-то рассчитывать на успех, а иначе продолжить плавание вниз по течению и постараться навсегда забыть бедолагу Сильвестре Андухара.
Уже совсем стемнело, когда он наконец добрался до деревни. Там тускло светился лишь вход в одну из пещер, но вскоре и этот слабый огонек погас, и деревня погрузилась во мрак.
Сьенфуэгос прислушивался к каждому шороху, не сводя глаз с противоположного берега и по-прежнему оставаясь в воде, только ладони он положил на плот.
Он знал, что умение прятаться и бесконечное терпение — единственные его помощники в этой долгой ночи, а любое неверное движение может обернуться необратимой катастрофой.
Даже самый чуткий страж, устремив взор на реку, не заметил бы, как полчаса спустя канарец вылез из реки — медленно, сантиметр за сантиметром, с ловкостью подкрадывающейся к добыче кошки, так что вода осталась неподвижной.
Только через полчаса он подобрался к носу ближайшего каноэ, лежащего кверху дном на берегу.
Очень медленно он стал подтягивать лодку к себе, удивившись, какой она оказалась легкой. Очень скоро он понял, в чем фокус: лодка, издали казавшаяся выдолбленной из толстого бревна, подобно пирогам уроженцев Карибского моря или Твердой Земли, на деле оказалась сшитой из дубленых шкур, натянутых на каркас из легких и гибких прутьев.
В силу этого лодки и впрямь были необычайно легки, но, увы, по той же причине — крайне неустойчивы.
Когда лодка оказалась в нескольких метрах от берега, Сьенфуэгос понял, что забраться в нее можно, лишь вытащив ее из воды, поскольку в воде такая «танцующая» лодка моментально переворачивалась.
Впервые в жизни он встречал такую легкую конструкцию.
Лодки из шкур!
Это же надо додуматься!
Земля безумцев!
— Сразу видно, что эти болваны в своей собачьей жизни даже моря никогда не видели! — проворчал канарец. — Там эти скорлупки перевернуло бы кверху дном первой же волной.