Земля бизонов

Васкес-Фигероа Альберто

Между тем, преследователи быстро приближались. По расчетам Сьенфуэгоса, они были уже в пятистах метрах, но он, не теряя хладнокровия, забрал остатки разломанной лодки и поплыл к сдвоенными каноэ.

Закрепив на носу одной из них конец любимого шеста, он потянул его на себя, прижав нижнюю часть тонкой кожаной обтяжки, и превратил ее тем самым в маневренный парус, который тут же поймал попутный ветер.

— Держите крепче! — взревел канарец, обращаясь прежде всего к Андухару, но индейцы и сами сообразили, что от них требуется. — Держите изо всех сил!

Он

столкнул лодку на воду, забрался внутрь и принялся отчаянно грести, пока они снова не выбрались на стремнину.

Первая стрела упала в воду менее чем в пятидесяти метрах за их спинами.

Кривое и некрасивое изобретение при малейшей перемене ветра грозило перевернуть и без того не слишком устойчивый катамаран, но канарец ловким ударом весла сумел изменить курс так, что ветер надул грубый кожаный парус, передав свою силу лодке, и та помчалась вперед.

— Сработало! — не сдержал ликующего крика ошеломленный Сильвестре Андухар. — Сработало!

— А ты как думал? Вспомни, я ведь учился навигации у самого адмирала Моря-океана, дона Христофора Колумба. Право руля! Туда, осел! направо! И скажи этим, чтобы держали парус изо всех сил, потому что от него зависит их жизнь.

Вообще-то отцу с дочерью не требовалось объяснять, что делать, они и сами быстро поняли, что единственный способ избежать рабства — это всеми средствами удерживать чудной парус, то и дело норовящий выскользнуть из рук.

Их скорость нельзя было назвать впечатляющей, но ее хватило, чтобы сохранять дистанцию с преследователями без необходимости грести как одержимые.

Воины гребли без устали, но ветер не стихал.

Сьенфуэгос знал, что краснокожие недолго смогут тягаться с ветром, ведь в борьбе человека и природы победа почти всегда остается на стороне последней.

И правда, через полчаса, убедившись, что беглецов не догнать, индейцы впали в уныние, и хотя вождь не переставал их подгонять ободряющими криками и даже угрозами, в конце концов, они выбились из сил.

Поражение всегда тем больнее, чем ближе казалась победа.

Когда река сделала резкий виток влево, канарец испугался, что ветер перестанет нести их вперед, но вскоре понял, что ветер в каньоне дует совсем не как на плато, а меняет направление вместе с рекой, словно пленник высоких стен.

После полудня они достигли такой скорости, что с каждой минутой всё больше удалялись от преследователей.

Когда в ущелье воцарилась непроглядная тьма, поскольку туда не проникал даже слабый свет звезд, Сильвестре Андухар заметил, что нужно выбраться на берег — или хотя бы уйти со стремнины, поскольку они рискуют напороться на камни на одном из бесчисленных порогов.

Но вождь навахо сказал, что это будет ошибкой.

— Преследователи не остановятся ни на минуту, — произнес он на языке племен сиу. — Будут плыть и в темноте, и за ночь нас нагонят.

— А как мы сможем вовремя узнать, что приближается порог, чтобы успеть выбраться на берег?

Индеец покачал головой и коснулся ладонью каркаса лодки.

— Когда приближается опасный участок

реки — водопад или порог — скорость движения воды меняется, кожа каноэ это улавливает и начинает вибрировать и издавать звук вроде барабанной дроби, предупреждая об опасности. Так что, если услышишь, что каноэ начинает «петь» — изо всех сил греби к берегу и вытаскивай его на сушу.

Кадисец, не удовлетворенный этим объяснением, перевел его слова Сьенфуэгосу, которого оно тоже крайне удивило:

— А ты сам-то что думаешь о поющем каноэ? — спросил он Андухара.

— Я тебе уже не раз говорил: даже дурак о своем доме знает больше, чем мудрец о чужом. А наш приятель дураком не выглядит. Он всю жизнь проплавал на этих дерьмовых лодчонках, и уж если уверяет, что каноэ может петь, то лучше его слушаться и играть по его правилам.

— Представляю, какая ночка нас ожидает!

Андухар молча кивнул.

Трижды им приходилось выскакивать на берег, зажигать факелы, чтобы при их свете наскоро осмотреться, разгружать катамаран, сплавлять его вниз по течению, обходя порог, после чего снова грузить в него пожитки, чтобы продолжить плавание.

К рассвету они совершенно измучились, но враги отстали, а сами они уже наловчились управляться с парусом, так что индианка и Андухар смогли немного поспать, поскольку для управления лодкой хватало и двоих.

К полудню окружающий пейзаж начал меняться прямо на глазах. Скалы стали ниже, а их склоны вместо прежнего красного приобрели серый и зеленый оттенки. Река все чаще разливалась в обширные протоки, открывался все более широкий обзор.

Теперь, когда за спиной не нависали скалы, беглецы решили устроить передышку, собраться с силами и поесть без опаски, что преследовали выскочат из-за угла.

Они ясно различали то место, где каньон расширялся, и вода выплескивалась из него, словно вздохнув полной грудью, когда расстегнули тесный корсет.

Теперь оба берега реки покрывала густая растительность, к тому же здесь водилось немало дичи, так что уже спустя полчаса им удалось подстрелить доверчивого олененка, неосторожно приблизившегося к воде.

Удивленный канарец поинтересовался, почему туземцы, которые преследовали их с такой настойчивостью, предпочли построить деревню на дне глухого ущелья, а не в этих благодатных местах, где они сейчас плывут.

Когда Андухар спросил об этом Шеэтту — так звали вождя навахо — тот ответил, что это всего лишь вопрос безопасности — каждые четыре-пять лет дикие кочевники племени под названием «команчи без теней» спускаются с северо-востока в поисках новых рабов и жен. На открытой местности трудно защититься от нападения, но в неприступном ущелье их набеги редко бывали удачными.

Шеэтта когда-то занимал высокое положение: он был вождем объединенных племен семьи навахо. Однако коварный соперник, мечтавший занять его место, предал его и продал в рабство вместе с женой и дочерью банде команчей без теней, которые вскоре ушли на север, уведя с собой его беременную жену, а их с дочкой продали нынешним хозяевам.