Земля и люди. Очерки.
Шрифт:
Минул еще один год— 1979-й. Снова — уже в который раз! — бородулинцы получили на своих полях самый высокий в области урожай: 40,6 центнера с каждого гектара. Уборка прошла нормально, без срывов, как и рассчитывали в совхозе. План продажи зерна государству хозяйство, естественно, перевыполнило. А вот ячмень Викинг себя, увы, не показал на бородулинских землях. Что ж, бывает и так…
Красуский собрал данные с опытного поля. Их получилось столько, что можно считать целую вечность. Одному бы никогда
Опытным полем Красуского, его данными заинтересовались на этот раз математики. Они решили все данные, полученные Красуским в течение нескольких лет, «обсчитать» на электронных вычислительных машинах. В общем, появилась совершенно реальная возможность вывести формулу поля, формулу получения урожая для любых погодных условий, для любого состава почвы. Перспективы захватывающие! Юрий сейчас начал заново учиться математике, азам обращения с ЭВМ. Иначе нельзя: пока что математики толком не понимают агронома, а он не понимает математиков. А без понимания не двинешься дальше.
Когда Красуский сообщил мне последние новости, я подумал: насколько сложно стало работать земледельцу, сколько ему нужно знать и уметь, чтобы понять простую истину — познание земли бесконечно!
Борис Ефремов
ТРУБАЧ ЗАБЫЛ СЫГРАТЬ ОТБОЙ…
Немало пожил Лушников на отчей земле, а такого видеть не доводилось. За недолгую апрельскую ночь река Ница вышла из берегов и расширила свои пределы на добрую сотню метров. Неудержимо несла она воды, как бы утверждая власть над низиной, отступавшей сажень за саженью к Ивановке, к яру… Половина луговины была уже под Ницей…
— Давай-ка, браток, заводи ишачка, — сказал Лушников шоферу, открывая дверцу «газика», и, дождавшись, когда ровной дробью застучал мотор, добавил: — На горох давай.
На горох — значило на дальнее гороховое поле, лежавшее на возвышенности, в верховьях реки. Знал об этом шофер; знал и о том, что не затеять нынче разговора с управляющим. Поудобнее устроившись на сиденье, хватко взявшись за поручень, молчком будет ехать Лушников до самого поля, время от времени потирая рукой шрам на щеке; может быть, раз или два за дорогу, когда тряхнет на колдобине, скажет: «Пожара нет, не спеши, береги ишачка». Знал об этом шофер, поскольку видел сосредоточенно наморщенный лоб управляющего — думал о чем-то Лушников.
А тот вспоминал вчерашнюю поездку на гороховое поле. С разных концов пошли они по нему, он и бригадир полеводческой бригады, пошли, утопая в мягкой, подсушенной вешним теплом пахоте, поднимая терпкую пыль, через дюжину шагов нагибаясь к земле, чтобы зачерпнуть ее пригоршней, размять пальцами, понять, какова она, землица.
У середины поля встретились.
— Ну как, бригадир?
— Денька
Лушников подумал о том, что перед началом сева не мешало бы еще раз провести собрание специалистов и механизаторов. Предпосевное собрание уже прошло недели полторы назад, но, видимо, из-за Ницы (большинство полей находилось в прибрежных низинах) немало поправок придется внести в план…
Да вот ферма еще, думал Лушников. Неладно как-то дела стали складываться на ферме. Надои в последнюю неделю понизились, расход кормов перекрыл все нормы — и это в весенние месяцы, когда к каждому грамму кормов подход особый нужен.
Два дня назад вызвал управляющий бригадира молочнотоварной фермы Геннадия Семеновича Макарова:
— Прошлое лето помнишь?
— Как, поди, не помню…
— А с каким трудом корма заготавливали?
— Ну, помню.
— Так что ж там у тебя, браток?
Помолчал Геннадий Семенович, сказал:
— Что-то с рационом. Кажется, ошибка в расчете.
— Сам пересчитывал? Нет? Не годится этак. Время идет, корма расходуются… Займись этим делом, не откладывай в долгий ящик.
— Со скотниками еще наказание, — продолжал Макаров. — Прогуливают. А без них, сам знаешь, что за работа.
— А женщины куда смотрят? Пробрали бы их вперекрест. Ну ладно. Дня через два-три буду на ферме. Обязательно. Сев только начнем.
И вот тебе на — начали…
Перед Лушниковым открылась картина, о которой он даже думать побаивался: возвышенное гороховое поле оказалось в окружении разлившихся вод; сотни гектаров подоспевшей к севу земли превратились в остров — хоть вплавь добирайся.
…Утром следующего дня первым в контору пришел Лушников.
Увидев механика Геннадия Гурьевича Полякова, спросил:
— Что делать будем?
— Ума не приложу. Половину полей затопило… Не мешало бы главному агроному, не то председателю позвонить…
— Это что же? Здравствуйте — вот и мы? Надо самим хорошенько подумать. У них и без нас хлопот полно.
С обеих сторон улицы к конторе подходили люди. Собрались в кабинете управляющего. Разговор начал бригадир:
— Речи нет о полях, которые под водой. Но у нас несколько полей — самое большое из них, что под горох и пшеницу наметили, — оказались отрезанными Ницей. Начинать сев собирались завтра. Какие соображения будут?
— Так что тут поделаешь, коли половина земли под водой, а половина — на островах, — медленно, будто без особой охоты, начал говорить тракторист Александр Петрович Карасев.
Лушников давно знал Карасева и всегда наново удивлялся внешней его спокойности, вроде даже какому-то равнодушию, и умению, если прижмет, поработать так, как никто другой не сработает. В трудные минуты Лушников всегда обращался к Петровичу. Нелегко было добиться согласия тракториста выполнить какое-либо особое задание, но, заручившись наконец таким согласием, можно было вздохнуть спокойно — исполнит по высшему классу.
— А половина — на островах, — говорил тракторист. — Хошь не хошь, выжидать придется, пока вода спадет.