Земля, и все остальное — по списку

Астанин Вадим

Тягач забирался всё выше и выше, изрыгая жаркие пламенные струи, и, по мере удаления его от земли, громоподобный рык становился тише и тише, и сам он уменьшался и уменьшался в размерах, пока не превратился в пылающую на небосводе звезду, скоро погасшую. Прожектора, привлечённые взлётом ВП-тягача, развернулись и световые лучи вновь заскользили по равнине причудливым зигзагом.

Смысла в проводимой руководителем полётов планёрке было не больше, чем в пролёте шмеля над некогда таявшими ледниками Гренландии. Это понимали все собравшиеся в конференц-зале. Пилоты, рассевшиеся полукругом на откидных креслах перед изящной кафедрой, отмеченной аскетичной эмблемой Торгового Флота, и сменный руководитель полётов, Аксель Рудольфович Волхово,

демократично устроившийся позади кафедры на столе президиума.

Аксель Рудольфович был заслуженным ветераном Гражданского Торгового Флота, дослужившимся до флаг-капитана Коммерческой флотилии Регула и вышедшим в отставку шкипер-коммодором, поощренным за долгую, безупречную службу Знаком Трудового Отличия, что давало ему право на персональную пенсию и бесплатный проезд (пролёт) к месту отдыха и обратно один раз в два стандартных года.

Заслуги Акселя Рудольфовича, перечисленные интонацией торжественной и значительной, могли вызвать в непосвящённом слушателе превратное (но закономерное) и ошибочное представление о возрасте ветерана. Аксель Рудольфович Волхово был крепким мужчиной, сорока двух лет, роста выше среднего (175 сантиметров), голову брил налысо, скрывая обширную плешь и по заведённой среди астролётчиков-мужчин моде.

Входящие в экипажи космических кораблей женщины стриглись коротко, под мальчика. Такова была традиция, сложившаяся на заре глубокого освоения ГМП — Галактики Млечный Путь.

Обычай проведения планёрок, летучек, или кратких производственных совещаний перед началом работы произошёл из времён сравнительно далёких (но не достаточно древних), когда человеческая раса жила разобщёнными группами, именуемыми племенами, народностями, нациями, на отделённых друг от друга условно проведёнными границами, территориях, определяемых термином «государства».

Жила скученно и оттого несчастно, потому что ограниченность территорий, пригодных для комфортного существования разрастающихся наций приводила неминуемо к вооружённым столкновениям и разорительным мировым войнам. За расширение жизненного пространства, за обладание полезными ископаемыми, за накопленные соседями богатства, за рабами… и просто из жгучей зависти.

В те суровые годы торжествовали так называемые идеологии, между которыми шла непрекращающаяся принципиальная борьба за мир во всём мире. От которой трещали кости и ломались судьбы. Отдельных людей и целых народов, имевших несчастье оказаться между жерновами соперничающих политических систем.

Каждая доминирующая среди государств идеология стремилась всяческими способами и приёмами доказать свое превосходство над противной. Первая, к примеру, провозглашала примат индивидуализма, противостоящая ей упирала на животворную силу коллективизма; первая превозносила капитализм и рынок, вторая — социализм и плановое хозяйство.

Планёрку изобрели социалисты. Этого вполне достаточно, чтобы безошибочно выявить присущие социалистической хозяйственной планёрке признаки: обязательность и необходимость. Обязательность её посещения и объективное отсутствие необходимости её проведения.

Опоздавшие торопливо рассаживались по креслам, шёпотом приветствовали знакомых, пожимали руки соседям, устраиваясь на креслах, вопросительно поглядывали на Акселя Рудольфовича. Сидящий на столе Волхово был увлечён разглядыванием собственных ног, обутых в тупорылые лакированные ботинки. Он поворачивал ступни так и эдак, тянулся носками к полу, разводил ступни и постукивал каблуком о каблук.

По рядам проносился легкомысленный шумок: пилоты расслаблялись и больше всего напоминали расшалившихся школьников, Волхово походил на учителя, терпеливо дожидавшегося, пока ученики не угомонятся. Ученики не обращали на преподавателя никакого внимания. Шутили, переговаривались вполголоса, сыпали анекдотами, смеялись. Волхово, ритмично помахивая ногой, задумчиво прислушивался к постепенно нарастающему в зале гулу и скучно думал о том, что взрослые, опытные мужчины могут вести себя как дети — несерьёзно; радостно и с каким-то наплевательским облегчением забывая о долге, дисциплине, элементарной вежливости и возложенных на них обязанностях.

Конечно, этот набор чеканных формулировок отдавал затхлой казёнщиной. (Кроме элементарной вежливости. Вежливость, априори, считалась неотъемлемой чертой каждого прилично воспитанного человека). От него за версту несло пыльно-спёртым залежалым духом. Набор этот был затёрт, захватан, обесценен. Облупился от длительного употребления. Низошёл до состояния «общего места» и «трескучей фразы», но не утратил в мутных наслоениях дешёвой демагогии алмазную крепость основы. Фундаментальность сути. Он символизировал порядок. То есть правильное, налаженное состояние быта: общего уклада и частного существования. Соотношение обязанности и личной инициативы. Взаимодействие командира и подчинённого. Чёткий приказ и беспрекословное его исполнение…

Волхово соскочил со стола и прочно утвердился за кафедрой. Подключил гарнитуру спикер-переводчика, поправил сопряжённый с наушником микрофон.

— Господа, разом прекращаем болтовню! — Волхово исподлобья оглядел аудиторию и оглушительно хлопнул ладонью по кафедре. Шум в зале начал волнообразно стихать.

— Спасибо, господа. — продолжал Волхово в наступившей тишине. — Попрошу присутствующих проверить, у всех ли включены автопереводчики? Если не у всех, попрошу включить. У всех включены. Благодарю. Тогда начнём наш брифинг, господа. Регламент работы не изменился. Он вам известен. Думаю, повторять его нет никакой надобности. Или есть? — Волхово выдержал небольшую паузу. — Значит, повторяться не будем.

Сделав непроницаемое лицо, он подкатил к кафедре разлинованную меловым грифелем доску.

— Здесь воспроизведён, — сказал Волхово и ткнул в доску извлечённой из нагрудного кармана складной ручкой-указкой, — и продублирован согласованный список стартующих экипажей в промежутке между 12.00 ночи и 6.00 утра наступивших суток. С указанием точного времени взлёта. В порядке установленной и утверждённой очерёдности стартовый график выглядит следующим образом: в 1.10 ночи стартует Янг Самтер. За ним, с интервалом в двадцать минут, взлетают Отто Гайзер, Левон Мартиросов, Ли-Н-Дэ, Вольфганг Леннт, Фальк Корсо, Дмитрий Остапенко, Владимир Денисов и Така Хирата. Навигатор Хирата стартует в 3.50 утра и после взлёта его корабля в секторе «Си-94» космодрома будет объявлен технический перерыв, продолжительностью 30 минут, с 3.50 до 4.20 утра, по завершении которого старты среднемагистральных тягачей возобновятся. В интервале от 4.20 до 6.00 утра произведут взлёт оставшиеся пилоты: в 4.20 утра стартует Лоран Фишборн; в 4.40 — Геннадий Сизов; в 5.00 утра — Горан Славич; в 5.20 — Сергей Молчанов; в 5.40 — Жордан Прага; в 6.00 утра — Карел Живков. Взлётом своего корабля шкипер Живков завершит серию ночных стартов из сектора «Си-94». — Волхово с треском сложил указку. — Если есть вопросы, задавайте, не стесняйтесь. Я жду. Так, вопросов нет. Следовательно, займёмся проблемами соблюдения правил безопасности при стыковке, маневрировании и выходе к разгонным створам ВП загруженным магистральным тягачом. Для начала я хочу особо подчеркнуть и в очередной раз напомнить вам, господа…

Сизов непроизвольно зевнул. Сидящий рядом Фальк Корсо немедленно пихнул его острым локтем в бок и зашуршал блестящей обёрткой энергетического шоколадного батончика. На обёртке был нарисован крепкий мускулистый медвежонок, грациозно и с невероятной легкостью подкидывающий над собой увесистый бочонок, до краёв заполненный коричневой патокой.

Шоколад назывался «Мишка-Сладкоежка» и сулил всякому, купившему его, непревзойдённую гармонию вкуса, образованную сочетанием белой нуги, ореховой карамели и натурального пчелиного мёда, собранного дикими кочующими пчёлами-перелётами на бескрайних предгорных лугах Туманной Прелести.