Земля Кузнецкая
Шрифт:
— Нет, я читал.
— Ну и это уже не плохо, — заметил Воронов и обернулся к проходчику. — Капризничает? — спросил он Вощина.
— Есть такой грех. — Вощин вздохнул, — Хороший аппарат, но, по-моему, на заводе кое-чего не дотянули. Прикидываю вот, что бы такое на большую передачу приспособить, а то заштыбовывается. — И тут же, зорко глянув на Воронова, спросил: — Товарищ Воронов, не пора ли нам самим написать Иосифу Виссарионовичу?
— Думаешь, есть о чем? — Воронов оглянулся на Рогова.
— Как не быть, все же в Кузбассе работаем, — сказал Вощин. —
— Хорошая мысль, — согласился секретарь. — Только крепко нужно подумать над этим и решить сообща.
Когда вышли в квершлаг, Воронов сказал Рогову:
— Слышал? Вощин — простой шахтер, а какие думы его обуревают: он и за инженеров мучается — что-то там, видишь, не дотянули, ему и с вождем хочется мыслями, надеждами поделиться. Ты учись у таких.
— Учусь… и учу, — подтвердил Рогов.
— И это правильно, — согласился Иван Леонидович. — Но должен тебе заметить, что учиться у народа не легко, для этого нужно быть настоящим большевиком. Только большевики без ложного умиления черпают из народной мудрости самое нужное, необходимое и возвращают эту же мудрость народу, обогащенную великим революционным учением. Ты не забывай об этом.
И уже когда они пришли в шахтоуправление и Воронов посидел несколько минут в углу на диванчике, Рогов сказал:
— А я не забываю об этом, Иван Леонидович!
— Да что ты! — деланно удивился Воронов. И пошел по кабинету, беззвучно пошевеливая губами, прикасаясь мимоходом то к телефону, то к спинке стула, то к переплетам книг на этажерке, точно проверяя, прочно ли, надежно ли все это сделано. Потом остановился у окна, и, вглядевшись сквозь сетку моросившего осеннего дождика в туманную панораму рудничных строений, спросил: — Что это за отвалами у тебя народ делает?
— Ограду возводим вокруг шахты, — ответил Рогов.
— Не высока ли будет?
— Почему высока? — Рогов недоуменно посмотрел на Воронова. — Обыкновенная трехметровая ограда, надо же хозяйство шахты огородить.
— А ты не думаешь, что эта ограда заслонит от тебя Кузбасс?
— Кузбасс? — инженер рассмеялся. — Этого не может быть, Иван Леонидович, Кузбасс я даже из-за крутых прикондомских гор вижу.
— Подожди, не горячись, — остановил Воронов и, опустившись в кресло, продолжал: — Не думай, пожалуйста, что это легкий урок географии. Я тебя спросил о Кузбассе в прямой связи с разговором об умении учиться у народа.
Рогов внимательно посмотрел на Воронова.
— Да, именно об этом речь, — подчеркнул секретарь. — Вощин у вас зачинает хорошее дело: скоростной метод проходки. Что ж вы его не выпускаете на широкий простор, что ж вы сиднем сидите на его опыте?
Рогов вскочил.
— Сиди, сиди, — снова остановил Воронов. — Ты хочешь сказать, что Афанасий Петрович и так днюет и ночует по чужим забоям? Хорошо. А об остальных шахтах рудника, о всем Кузбассе ты думал? Неужели? Странно. Слушай, чтобы тебе не грешно было, немедленно пиши статью
Рогов подумал и согласился, что это, пожалуй, правильно, — так и придется сделать, — и спросил:
— Иван Леонидович, а какое у вас впечатление вообще о делах на шахте?
— А вот посмотрел сегодня, как вы тут расставили силы на направлении главного удара. Ведь ты как будто именно так формулируешь свою задачу?
— Так.
— Вот. Значит, цикличность. Но ведь цикличность — это и комплексная механизация и новая, более совершенная организация труда? Понимаю. Смотрел на пятом и седьмом участках — понравилось, это по-настоящему, по-деловому. Но… Тут опять «но». Не забываешь ли ты о том, что, поднимая шахту на новую ступень, ты это делаешь вместе с коллективом? Ведь механизируя забои, ты механизируешь труд людей, и тут одним административным напором, одними знаниями инженера мало что можно сделать. А? Подумай.
В это время вошел Бондарчук, и Рогов не успел ответить.
— Садитесь-ка оба против меня, — пригласил Воронов. — Вот так. А теперь слушайте. Думаете, чего я вас сегодня от работы отрываю? Не догадываетесь?
Бондарчук с Роговым переглянулись. Воронов внимательно посмотрел на них, глаза у него стали строгими, черты лица отвердели, когда он сказал негромко:
— Мне сообщили сегодня решение всесоюзного жюри по итогам соревнования угольщиков… Знамя министерства у вас отбирают, передают в Прокопьевск ворошиловцам. Вот что.
Парторг медленным, упрямым движением поднял голову, посмотрел на секретаря, потом вдруг на Рогова. Воронов спросил в упор:
— Скажите мне, можно было удержать знамя?
— Нельзя! — отрезал Бондарчук, Рогов возразил:
— Почему же? Если бы мы действовали по-дроботовски, знамя еще на месяц удержать можно было.
— А если яснее? — Воронов чуть приметно двинул темными прямыми бровями.
— Я буду говорить ясно. — Рогов уперся кулаками в подлокотники кресла. — «Капитальная», ее коллектив могут, должны быть образцовыми, сильными, способными уже завтра, сегодня, если хотите, решать задачи, поставленные в конце пятилетки. Но для этого нам нужно было упорядочить горные выработки, отремонтировать механизмы, развернуть учебу. Да, мы должны были бросить все силы, все средства на направление главного удара. Мы загадывали далеко вперед!
— И прогадали в настоящем! — в тон Рогову заговорил Воронов. — Вы не маленькие, уверен, что подумаете и сами во всем разберетесь. Только перед коллективом не мудрите. Расскажите шахтерам коротко, толково, почему не удержали знамя, несмотря на то, что такая пробка, как Дробот, вышиблена, несмотря на то, что люди шахты могут теперь выйти на простор.
Воронов встал и, уже прощаясь, добавил:
— Подумайте, да честно подумайте. И не ждите — за ручку для объяснений с коллективом не поведу.