Земля надежды

Грегори Филиппа

— Нет, всего лишь дал заказ на луковицы.

— Откуда же ты знаешь, что он в ссылке?

Джон широко улыбнулся.

— Когда его отлучают от власти, он всегда заказывает слишком много. Все эти луковицы ему не посадить, даже если он проведет три осени под домашним арестом.

Джон мог бы послать своего помощника отвезти три мешка луковиц, но любопытство было слишком велико. В итоге на облучке повозки, вкатившейся в конный двор Уимблдона, сидел он сам, и его направили в фазаний сад, где его светлость кормил своих птиц.

Декоративные фазаны, сверкая опереньем на осеннем солнце, окружили Ламберта, держащего в руках корзинку с зерном. Услышав позади себя шаги по гравию,

он быстро обернулся, но, узнав Джона, лучезарно улыбнулся.

— Ага, господин Традескант, вы сами привезли мои луковицы?

— Да, милорд, — сказал Джон. — Мне было грустно услышать, что вы заперты здесь.

— А, — спокойно ответил Ламберт. — В политике взлеты и падения следуют друг за другом, как и на войне. В любом случае вы нашли меня в тот момент, когда я прощался со своими птицами. Я ожидаю, что как раз сегодня меня вызовут.

— На войну или в политику? — спросил Джон.

Ламберт усмехнулся:

— Да это практически одно и то же.

Он настороженно поднял голову.

— Прислушайтесь. Слышите что-нибудь?

Джон вслушался и расслышал равномерный топот лошадей, идущих рысью, и звон доспехов.

— Солдаты, — сказал он.

— Тогда я полагаю, это за мной, — заметил Ламберт, и в его голосе Джон услышал ликующую радость от возможности вернуться к активным действиям.

— Будьте добры, господин Традескант, распорядитесь там, на конюшне, оседлать моего боевого коня. Не думаю, что сегодня у меня будет время сажать луковицы.

— Можно поехать с вами? — спросил Джон.

Ламберт рассмеялся.

— Если хотите. Вы имеете хотя бы малейшее представление о том, куда мы, собственно, направляемся?

— Нет, — признался Джон.

— Значит, вы знаете ровно столько же, сколько и я.

Джон выпряг Цезаря из оглобель повозки, одолжил седло у хозяйского грума и, пока Ламберт не вышел из дома, какое-то время ждал рядом с его конем.

— Что происходит? — спросил Джон кавалериста.

— Против нас выставили другие полки! — коротко бросил солдат. — Драка между нашим генерал-майором и членами парламента. Они нарушили все свои обещания, которые когда-либо давали нам. А когда мы начали протестовать, объявили нас изменниками. А теперь они засели в здании парламента, окружили себя двумя полками и парламентской конной гвардией и говорят, что нас нужно расформировать. Требуют, чтобы мы сложили оружие как предатели. Это мы-то — те, кто побил ради них короля, потом побил ради них шотландцев, потом побил ради них Карла Стюарта, и только месяц тому назад мы побили ради них Джорджа Бута! Это чтобы мы разошлись?! Да еще нашего генерала отдали бы им?! Чтобы они могли бросить его в Тауэр вместе с Бутом, который сражался против нас?!

— И бежал с поля битвы в нижней юбке! — добавил кто-то среди раскатов хохота.

— Но что вы можете сделать? — спросил Джон. — Они ведь парламент, и у них конная гвардия…

— Тут вся загвоздка в том, что он может сделать. — Кавалерист указал на Ламберта, взлетевшего в седло и поскакавшего рысью во главе своего войска.

— А что он может сделать? — спросил Джон.

Кавалерист ухмыльнулся:

— Да все, что захочет, вот что я думаю.

Кавалеристы потянулись за генералом, удила позвякивали, копыта стучали по сухой дороге, и Джон, со сладостным ощущением, что ему не следовало бы тащиться за ними только как наблюдателю, поскакал позади. Цезарь натягивал поводья, выгибал шею и, предвкушая боевые действия, высоко держал хвост.

Когда они добрались до Скотланд-Ярда рядом с дворцом Уайтхолл, Джон увидел, что кавалерист

был прав, и его собственное предчувствие того, что было бы гораздо безопаснее прямиком отправиться домой, тоже было справедливым. Сцена должна была разыграться в высшей степени неприятная — генеральное сражение между конной гвардией парламента и подразделениями Ламберта прямо у ворот, ведущих в здание парламента. Джон осадил Цезаря, закусившего мундштук, будто он тоже прекрасно понимал, что вот-вот разразится сражение, и был готов к атаке.

— Стой! — скомандовал Ламберт, и его личный штандарт был приспущен, чтобы передать команду. Копыта зацокали по булыжной мостовой, и отряд кавалерии встал на месте.

Охрана парламента покрепче сжала в руках пики, раздула фитили на мушкетах и замерла в ожидании приказа стрелять. Какая-то лошадь в отряде Ламберта беспокойно задвигалась из-за слишком туго натянутых поводьев, и звяканье уздечки в воцарившемся молчании показалось очень громким. Наступила продолжительная пауза, пока один английский отряд мерил взглядом другой, ожидая команды атаковать.

Сидя в седле, Джон слышал собственное легкое и быстрое дыхание. В любой момент, думал он, он увидит, как поднимут мушкеты, и услышит ужасный треск выстрелов. Возможно, где-то поблизости есть и пушки, и у парламентской гвардии преимущество в том, что они защищаются вблизи от мощных стен Уайтхолла, тогда как войско Ламберта стоит на дороге.

Молчание длилось и длилось, войска смотрели друг на друга. Вдруг Джон Ламберт соскользнул со своего коня и спрыгнул на землю, его шпоры зазвенели, коснувшись булыжника мостовой. Он бросил поводья своему знаменосцу и пошел вперед, как будто прогуливался по своему оранжевому саду. Он оставил позади защищающие его ряды своих солдат и пересек вымощенную булыжником пропасть, разделявшую оба отряда, точно солдаты на другой стороне не были готовы взять его на мушку, точно они и не ждали приказа застрелить его. Он улыбнулся им, как будто они были солдатами из его полка, его доверенными людьми. Он улыбался им непринужденно и любезно, словно рад был видеть их, словно приветствовал их, как своих старых друзей.

— Боже мой, что он собирается делать? — прошептал Джон самому себе.

Ламберт остановился прямо перед их командиром и взглянул наверх, на офицера, возвышавшегося над ним на высоченной лошади, рука которого крепко сжимала рукоять сабли, готовая выхватить ее из ножен и опустить вниз в смертоносном взмахе. Лошадь была действительно огромной. Офицер возвышался над Ламбертом ладоней [48] на шестнадцать. Генералу приходилось смотреть вверх, глаза его сощурились от вечернего солнца.

48

Ладонь — мера длины, равная четырем дюймам, или примерно 10,16 см. Употребляется в основном для описания высоты лошадей, пони и т. п.

— Приказываю спешиться! — легко и непринужденно сказал Ламберт.

Наступила мгновенная тишина. Солдаты обоих полков задержали дыхание, ожидая, чем все это кончится. Офицер посмотрел сверху вниз на безоружного человека перед собой. Ламберт улыбнулся ему, глядя на него снизу вверх. И офицер бросил поводья и спрыгнул с седла.

Сразу же раздался одобрительный рев солдат Ламберта. Гвардейцы парламента сломали ряды и поскакали навстречу кавалеристам Ламберта, где их встречали улыбками, рукопожатиями и смехом. Ламберт пожал руку офицеру, обменялся с ним несколькими короткими фразами, неторопливо вернулся к своей лошади, вскочил в седло и повернулся к своим людям.