Земля недоступности
Шрифт:
Директор рудника, плотный седой мужчина большого роста, сидел рядом с Зулем и внимательно выслушивал его последние распоряжения.
— Итак, милейший Андерсен, инструкции коротки и просты. Вы немедля отправляетесь в Осло и там ждете моих известий. Если окажется, что путь к предполагаемым островам неисследованной зоны действительно доступен и я сумею поставить там норвежские заявки, вы немедленно ведете дело условленным образом и в стортинге делается запрос о правах советской России на недра еще неоткрытых ею земель. Здесь нужна величайшая настойчивость. Если надежды на успех будет мало, трактуйте мои заявки, как заявки англо–норвежские.
На минуту задумавшись, Зуль продолжал:
— О ваших сомнениях в практическом смысле этих заявок мы поговорцм позже. Я совершенно убежден, что, коль скоро на островах найдется приманка, мы научимся до нее добираться. Разве не казался прежде и весь наш Свальбард таким же неприступным? А, как видите, не только мы, но все, кому не лень и у кого руки подлиннее, добрались сюда за нашим углем. Давайте, дорогой Андерсен, постараемся, по крайней мере, хотя бы на новых–то местах избегать таких неприятностей, как советские углепромышленники.
Директор Андерсен пыхнул сигарой и сомнительно покачал головой:
— Я целиком с вами, дорогой доцент, но не мне вас учить тому, что эти господа не уступят ни пяди земли в своем секторе.
— Андерсен, мы прежде всего не должны ждать никаких уступок: здравый смысл и сила — вот единственные аргументы, на которые следует полагаться. Распределение аргументов простое: наш здравый смысл, английская сила.
— Ну, что же… — Андерсен пустил кольцо дыма.
Зуль протянул руку:
— Мне пора. У вас тоже времени не так много?
— Да, завтра уходит угольщик.
— Привет нашей дорогой Норвегии.
Андерсен кряхтя встал и молча потряс руку Зуля. В широко распахнувшуюся дверь вошла горничная с подносом. На нем стояли две маленькие рюмки с прозрачной жидкостью.
— Последнюю рюмку норвежской аквавит, доцент.
Зуль поднял рюмку:
— Скооль!
—Скооль! — ответил Андерсен и вздохнул.
Вдруг, не допив своей рюмки, Зуль спохватился:
— Чуть не забыл, Андерсен, — он порылся в бумажнике, — я заготовил здесь сообщение для прессы. Пошлите его сегодня же в наше телеграфное агентство.
Зуль передал Андерсену листок. Аккуратным старческим почерком там было написано:
Норвегия принимает участие в экспедиции капитана Билькинса. Известно, что Норвегия всегда шла впереди всех на пути научного исследования ледяных просторов Арктики, и всякий знает, что в этой исследовательской деятельности Норвегия была всегда самым бескорыстным из пионеров. Она дала самых смелых и испытанных полярных путешественников: плодами их работ пользуются ученые всего мира.
Из авторитетных источников нам сообщают о том, что и на этот раз стремление пополнения научных сведений о полярном бассейне толкнуло норвежского ученого отправиться с рискованной экспедицией в неисследованную область, известную под названием «сектора недоступности». Доцент Зуль из Осло отправляется на подводной лодке капитана Билькинса. Как нам сообщили в Институте изучения севера, которым руководит доцент Зуль, последний отправляется на север с чисто научными целями. Это двадцать седьмое полярное путешествие нашего уважаемого доцента.
4. ПОДО ЛЬДОМ
Маленькая кают–компания «Наутилуса» не могла вместить всего экипажа, и поэтому ели посменно. Зуль и Билькинс обедали в третьей смене. Стальные переборки
Окончив еду, Билькинс поднялся на верхнюю палубу. Здесь уже грелись под косыми лучами солнца несколько человек экипажа.
Следом за Билькинсом вышел и Зуль. Путешествие на подводной лодке было для него полно всяческих неожиданностей. Теперь он с интересом наблюдал за быстрым ходом судна, рассекавшего острым носом темную гладь Баренцова моря. Пена вздымаемых форштевнем волн лизала палубу, почти касаясь ног Зуля. Казалось, стоит воде сделать малейшее усилие — и она покроет всю палубу, захлестнет невысокую рубку и с грохотом ворвется в широко открытые люки судна. Зуль даже попятился от воды, такой сокрушительной показалась ему мощь темных пологих волн по сравнению с плескавшейся в них маленькой серой сигарой.
Но члены экипажа держались так уверенно на низкой тесной палубе, что и Зуль «стал мало–по–малу осваиваться. Билькинс непринужденно сидел на краю командирского мостика, свесив ноги за борт. Он набивал трубку черным пахучим табаком, когда над его головой раздался крик вахтенного:
—На горизонте лед!
Билькинс вскочил и взялся за бинокль.
— Где вы видите лед, Скрипе?
— Начинается на два румба влево от курса, сэр.
— Ага, вижу… мистер Зуль, как вы думаете, насколько серьезно это препятствие?
Зуль поднял на лоб толстые стекла очков и уставился вдаль своим большим цейссом. Медленно обвел горизонт.
— Мне кажется, что поле тянется очень далеко. Нам, видимо, придется обходить его к югу. Хотя, впрочем, постойте–ка, капитан… Скажите нашу широту.
— Примерно 82 градуса тридцать.
— А курс?
— Норд–норд–ост.
— Так ведь тогда следует считать просто чудом, что мы до сих пор еще идем чистой водой. Вероятнее всего мы видим перед собой уже не случайное поле битого плавучего льда, а прочные паки. Ведь мы, как–никак, имеем на траверсе Землю Рудольфа или Землю Джерсона.
—Да, приблизительно.
— То есть находимся уже в зоне устойчивых льдов.
— Сказавши правду, доцент, я уже так разочаровался в правдивости всех этих зон и границ, нанесенных на наши карты, что не был бы удивлен, если бы мы еще сутки шли чистой водой, хотя, по всем наблюдениям прежних лет, и должны уже давно быть во льдах.
— Имейте больше уважения к тем, кто производил эти наблюдения, капитан. Большинство из исследователей заплатили своей жизнью за право нанести на карты вот эти тоненькие пунктиры вероятных границ льдов и стрелки течений… Возьмём хотя бы то место, где мы сейчас находимся. Если мне не изменяет память, в 1827 году оно явилось крайней точкой похода Парри. А вот немного к весту от нас остался путь наших с вами соотечественников, моего —Амундсена (велика его память!..) и вашего — Эльсворта. Помните, чего только они не пережили в мае 1925 года, чтобы иметь возможность полюбоваться с высоты птичьего полета красотой тех самых льдов, к которым мы с вами теперь, подходим… А смотрите — еще немного, и мы с вами пересечем линию, которую в течение трех лет прочерчивал на карте мой славный соотечественник Хансен. Ведь где–то здесь, совсем недалеко от нас, пролегает конец его знаменитого дрейфа на «Фраме».