Земля недоступности

Шпанов Николай Николаевич

Он принялся с выражением боли тереть лоб и виски.

— Какое слово я должен тебе сказать, чтобы ты вспомнил, кто ты?

Великий жалобно поглядел на Владимира:

— Какое слово? Вот в том–то и дело, что я не помню… _ Но, я знаю, мне нужно только одно слово.

— Хорошо, я буду тебе

напоминать, и ты мне скажи, когда я отгадаю. Это слово обозначает что-нибудь из судовой обстановки?

— Нет.

— Название судна?

—Нет, не судно.

— Какая–нибудь страна?

— А что такое страна?.. Ах да, страна — знаю. Нет.

—Чье–нибудь имя?

Великий потер лоб.

— Ты говоришь — имя?.. Может быть имя… Да, пожалуй, имя.

— Имя мужчины или женщины?

Но Великий не успел ответить. Его внимание привлекла группа людей, появившихся на палубе. Впереди в развалку шел Воронов. При виде него Великий вскочил и бросился бежать. Голицын побежал было за ним, не его остановил крик капитана:

— Брось, товарищ! Пусть он будет один.

— А я обещал Щукину привести его в ванну.

— Пошли ты Щукина к чортовой матери вместе с его ванной! Видит ведь, что человек не в себе, а лезет с ванной. Ну, чего загорелось? Не мылся лет двадцать, ничего не случится, если не помоется и еще две недели. Ведь он не только людей, а и вещей боится.

— Нет, товарищ капитан. Я за ним подсмотрел. Когда он думал, что остался один, он очень внимательно разглядывал все вокруг себя. Главным образом всякую снасть, оборудование. Брал в руки концы, над якорем постоял. Очень внимательно рассматривал флаг. И все при этом что–то шепчет. Лоб трет, точно вспоминает.

— Мне все–таки сдается, что он никто, как моряк, — иробасил Воронов.

При

звуке его голоса Великий выглянул из–за угла рубки.

Он засмеялся, но при малейшей попытке пойти за ним следом опять стремглав умчался. При этом он очень легко и быстро взобрался на груду наваленных досок. Оттуда перешагнул на спардек и взобрался на крышу носовой рубки. Стоя на самом краю, он кривлялся и показывал язык.

В этот момент из дверей рубки выскочил запыхавшийся фельдшер. Волоча ногу, он поспешно протолкался к Воронову:

— Товарищ капитан, вон поглядите… На мальчике–то какой штукус надет был, — Щукин протянул медальон. — Он сказал, будто это его отец в ладонке.

Воронов взял медальон в руку; из овала крышечки смотрела мутная фотография. Капитан пристально всматривался в изображение. Бюст мужчины в морской форме настолько выцвел, что черты лица сделались бледными и расплывчатыми. Воронов напрягал зрение и память. Он поднял медальон к свету. Золото блеснуло. Великий протянул руку со своей рубки и дико закричал:

— Отдай!

Но с ним почти совпал громкий радостный бас капитана:

— Да ведь это же Брусилов!

Великий на минуту замер на краю рубки, потом, пронзительно крикнув, упал как подкошенный.

К распростертому на палубе телу первым подбежал капитан. Он нагнулся к старику и поднял к себе на колено его голову, Великий очнулся. Большие голубые глаза заволоклись слезами. Хрипло, с трудом Великий проговорил:

— Это я.

Его лицо перекосилось. Глаза закатились. Копна седых волос откинулась, выпячивая коричневый острый кадык.

Воронов вопросительно оглядел окружающих.