Земля неведомая
Шрифт:
"Семь футов под килем и попутного ветра тебе, брат, — подумала Галка, чувствуя облегчение. Ответственность за близкого человека тоже может быть большой тяжестью на душе, иных такое и согнуть может. — Вот теперь я верю, что ты нашёл свой курс. Очередь за мной".
17
— Кажется, пронесло, — Билли, всегда в отсутствие Галки остававшийся за старшего в эскадре, был хмур. Нет, хмур — это не то слово. Мрачен, как те грозовые тучи, ещё вчера застилавшие небо от горизонта до горизонта. И улучшение погоды его не радовало.
Штормило почти сутки. Флагман и губернаторский корабль куда-то унесло. В любой момент могли показаться испанцы, что, конечно, не означало катастрофы, но нарываться на драку сразу после шторма как-то не тянуло. Команды были измотаны, вахты менялись каждые два часа. Но Билли считал, что им ещё крупно повезло. Каково было людям на «Гардарике», он представлял очень даже хорошо. И мысленно молился за них. Он прекрасно
Билли молился. Молился как за живых, боясь сглазить…
Заканчивались уже вторые сутки. Ожидание становилось невыносимым. Некоторые пираты даже пали духом, убедив себя и начиная убеждать остальных, что флагман погиб. Или хуже того — попал в руки испанцев. Билли пресекал подобные разговоры в самом начале.
— Воробушек выкрутится, — уверенно говорил он. — Такого удачливого капитана я в жизни не видел, а это значит, она обязательно вернётся. Помяните моё слово.
Но его слова убеждали не всех. Кое-кто из ямайских парней начал заговаривать о возвращении в порт. Мол, если капитан Спарроу до сих пор не вернулась, то удача её покинула. Билли пришлось перейти от убеждения словом к применению своих вице-адмиральских полномочий. А наутро третьего дня, совершенно расстроенный, распорядился выслать в разведку «Афину» и «Марго». Но не успели эти корабли сняться с якоря, как закричал марсовой "Амазонки".
— Парус на норд-вест!
А на норд-вест была Эспаньола с её испанцами. Так что сюрприз мог оказаться неприятным. На пиратских кораблях открыли порты и зарядили орудия. Билли матерился сквозь зубы, но если даже это испанцы, то он был им благодарен. По крайней мере, они отвлекут парней от невесёлых мыслей и тягостного ожидания.
Неизвестный корабль шёл в крутом бейдевинде, а значит, очень медленно. Прошло не меньше часа, пока разглядели, что это не один корабль, а два. Причём, у второго остался лишь жалкий огрызок фок-мачты: брам-стеньга напрочь отсутствовала. Его тащил на буксире первый корабль. Тоже потрёпанный бурей, но по крайней мере на фок- и грот-мачтах все паруса были в порядке…
— Господи… — выдохнул Билли, всё ещё боясь поверить. — Провалиться мне до самого киля — это же она!
Весть о возвращении капитана Спарроу разнеслась по кораблям, и вынесла пиратов наверх — всех, даже спавших после вахты — быстрее, чем их вынесло бы известие о приближении Золотого флота. Матросы толпились на палубах, залезали на ванты, на реи, чтобы лучше видеть свой потрёпанный флагман. «Гардарика» шла гордо и величественно, словно и не отягощённая «Экюелем», который волокла за собой на крепком канате. До боли в глазах старые, просмоленные морские волки вглядывались в эти плотно набитые ветром паруса — и у многих наворачивались слёзы. Да кто там стоит на баке? Расстояние ещё слишком велико, не разглядеть. Да как же, — нет сомнений. Маленькая фигурка — маленькая, далёкая, но такая знакомая… Дуарте на борту своей «Дианы» стоял, привалившись к фальшборту. По его небритому измождённому лицу бродила, то появляясь, то исчезая, вымученная улыбка. Сухие, лихорадочно блестевшие глаза впивались в приближавшиеся корабли с отчаянной надеждой. После трёх дней безуспешных попыток утопить тревогу и боль в бутылке он не мог стоять прямо.
— Наш Воробушек вернулся, — пробормотал Билли, наконец удостоверившись, что «Гардарика» ему не снится. Потом сорвал с шеи видавший виды платок и заорал во всё горло, размахивая им, как мальчишка, — Алина вернулась! Воробушек снова с нами!
Через несколько мгновений, наполненных радостным ропотом вести, перелетавшей от одного корабля к другому, океан дрогнул от воплей двух тысяч человек. Пираты горланили от радости, махали руками и сорванными шапками, свешивались с мачт, рискуя свалиться и сломать себе шею. От этих криков со скал острова Мона сорвались тысячи чаек, наполнив воздух хлопаньем крыльев — и вторили своими пронзительными голосами всеобщему ликованию, многократно увеличивая поднявшийся шум. Ещё ни одного адмирала, ни одного полководца (по крайней мере — в этой части света) не встречали подобной искренней радостью. Пираты будто обезумели. Только вчера они находились на грани отчаянья. Всего лишь час назад, лишённые командира, они готовы были повернуть свои корабли и разбежаться — и вот в несколько минут всё так переменилось! Их талисман — их Удача — вернулась. Уж теперь-то они зададут жару этим испанцам! Теперь точно удастся свершить несбыточную, казалось бы, мечту.
С левого борта «Гардарики» показалось облачко порохового дыма, а затем пришёл грохот выстрела. Флагман отвечал на громогласные приветствия. Пираты заорали ещё громче. Воробушек снова не подвела, снова прилетела — и не одна. Злосчастный «Экюель» удалось догнать и доставить в относительной целости. Может, и д'Ожерон уцелел в этой свистопляске?
18
Д'Ожерон, действительно, был цел, но находился в крайне подавленном состоянии. Сидя в каюте своего «Экюеля», он слышал радостный галдёж и приветственные крики, которыми их встретила пиратская флотилия. Губернатор, несмотря на все свои недостатки, был достаточно проницательным человеком, что, в общем-то, неудивительно — иной бы просто не удержался так долго на его хлопотном посту. И теперь, видя столь явное и вполне заслуженное возвышение капитана Спарроу, произошедшее исключительно благодаря его собственной, д'Ожерона, неосмотрительности, он мысленно клял себя за самонадеянность. Вспомнил молодость, называется! Решил тряхнуть стариной! Ну, хорошо ещё, потешил своё тщеславие, назвался капитаном «Экюеля», но какой же глупостью было попытаться сэкономить и отказаться от штурмана! Не хотелось отдавать деньги — пришлось расплачиваться авторитетом. Как известно, скупой платит дважды. Пока эскадра шла к проливу Мона, несмотря на плохую погоду, ему не составляло большого труда двигаться в кильватерном строю. С гордым видом прохаживаясь по квартердеку, покрикивая на команду и даже встав пару раз к штурвалу, пожилой губернатор чувствовал воодушевление и вполне реальную молодую энергию, переполнявшую его. Совсем как двадцать лет назад. «Экюель» был построен крепко, и даже на крупной волне держался довольно устойчиво. Но вот когда уже казалось, что главная опасность миновала и можно спокойно переждать шторм под прикрытием крутого обрыва острова Мона, их сорвало с якоря. При такой скученности судов, жавшихся сейчас к скалистому берегу, образовалась великолепная возможность врезаться в любой из них. А тогда один-единственный корабль сможет собрать в кучу их все, и начнется такая мешанина, что они просто переломают друг друга или будут раздавлены о скалы. Так что «Экюелю» — да и всем остальным — ещё повезло, что его потащило в открытое море, а не вглубь бухточки. От рывка в момент обрыва троса все попадали кто куда, хватаясь за леера и друг за друга. Сам д'Ожерон едва не вылетел с квартердека. Паруса, естественно, в такой суматохе свернуть как следует не успели — команда была новая, ещё не сработанная, ну, и д'Ожерон, естественно, растерялся. И растерял весь свой боевой пыл. Да и было отчего. Когда тебя тащит чёрт знает куда, правильно среагировать может только опытный моряк, а губернатор до этого в течение слишком уж долгого времени ходил в море только как пассажир.
— К ветру приводи, к ветру! — заорал боцман, перекрикивая шум моря.
Рулевой, мёртвой хваткой вцепившийся в штурвал, попытался выполнить приказ — это был первый разумный приказ, который прозвучал с начала катастрофы. Но в это мгновение на беспомощный «Экюель» налетел особенно сильный порыв. Грот-мачта не выдержала нагрузки. Мокрая парусина оказалась слишком тяжела для такого шквала. С хрустом вырываемого у великана зуба мачта переломилась в ярде от палубы и медленно завалилась, обрывая такелаж и сбросив в бушующую воду несколько человек. Единственный, кто еще как-то мог изменить ситуацию к лучшему — боцман Барду — также был смыт за борт. Последними его словами было непечатное ругательство и вопль:
— Рубите ванты, идиоты!
Несмотря на всю панику и хаос, царившие на палубе «Экюеля», несколько человек, действительно, догадались схватить топоры и начали рубить канаты, всё ещё удерживавшие мачту, которая оттягивала их назад и грозила опрокинуть либо пробить борт при любом ударе. Но, самым страшным было то, что грот-мачта, падая, оборвала один из тросов, удерживающих бизань. Она пока ещё держалась в гнезде, но, учитывая такое волнение, это было ненадолго. Оставалось только молиться о чуде. И чудо пришло — в виде идущей за ними «Гардарики» на зарифленных парусах. Флагман капитана Спарроу догонял их довольно быстро. Даже слишком быстро.
Очередной шквал обрушился на «Экюель», и бизань рухнула вслед за гротом. Фрегат рыскнул в сторону, и бушприт «Гардарики» с треском воткнулся ему в корму с левой стороны. Как раз пониже капитанской каюты…
Д'Ожерон покосился на окно. Стёкол после шторма там не осталось, да и рамы были изрядно помяты. Стену украшала изрядная заплата из простых неструганых досок на том месте, где её протаранила «Гардарика». Спасибо, что хоть такую поставили, а то два дня губернатор боялся заходить в свою каюту, чтобы не вывалиться. Сквозь разбитое окно происходящее на острове Мона было слышно — лучше некуда. Как только они приблизились к берегу и были отданы якоря, вся пиратская флотилия — кто на шлюпках, кто прямо вплавь — бросилась к «Гардарике». Её окружили, продолжая кричать, свистеть, хлопать в ладоши. Многие залезли на борт по талям, которые сбросила им Галкина команда. Стоило самой Галке, смеявшейся и отпускавшей весёлые шуточки, сойти с мостика, как её подхватили на руки и в таком виде — не дав самостоятельно ступить ни одного шага — доставили на берег. Д'Ожерон и не глядя в окно прекрасно себе представлял, что именно происходило снаружи. Там чествовали капитана Спарроу в тот самый момент, как его собственный авторитет камнем шёл ко дну.