Земля обетованная

Моруа Андре

– Да я и не лгу тебе, лапочка моя. Постарайся понять, что мы с Роже находимся в очень затруднительном положении. Роланда, конечно, в большой мере вернула себе благосклонность патрона. Это правда, и я просто обязана тебе ее сказать. Но ведь Роланда шлюха, и у нее есть веские причины ненавидеть нас за то, что мы заняли ее место, а я еще вдобавок выдвинула тебя. К счастью, она не злится на нас, потому что очень довольна той жизнью, которую нашла в Польше… или которую создала там для себя. Для нас это большая удача.

– Откуда ты знаешь, что она не злится на вас?

– Знаю, потому что мы с ней объяснились.

– Ах, вот как, значит, и ты видишься с Роландой за моей спиной! И скрываешь от меня ее свидания с Альбером! Может, ты даже приглашаешь их к себе?

– Всего один раз, лапочка. Ну, пожалуйста,

не гневайся на меня! Что ты хочешь – такова жизнь. Патрон есть патрон. Если ты отрекаешься, если упускаешь власть из рук – а ты ее упустила, бедняжка моя, отказавшись играть роль любящей жены, – я все-таки обязана ради мужа, ради того, чтобы он сохранил свое место при дворе, быть любезной с фавориткой хозяина. О, поверь мне, я по-прежнему тебя люблю. Я всегда любила тебя, Клер, чего почти не бывает между кузинами, тем более что могла бы позавидовать тебе и твоему браку. Но я не завидовала и люблю тебя по-прежнему, только не требуй от меня, чтобы я пожертвовала ради тебя карьерой Роже, – ты должна понять, что это невозможно.

– Да, я прекрасно тебя поняла, – ответила Клер.

Клер выполнила обещание, данное Сибилле; она не стала устраивать сцен Ларраку, но, когда на следующий вечер он захотел ее обнять, она отстранилась и сказала спокойно и мягко:

– Нет… Не надо, Альбер… Я тебя ни в чем не упрекаю, но не хочу делить тебя с другой.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ты и сам это знаешь, – ответила она.

Он не настаивал. Через несколько дней они единодушно решили спать в разных комнатах. Слугам объяснили, что этого требует слабое здоровье Клер: она якобы нуждается в отдыхе и не может каждое утро вставать в семь часов утра вместе с супругом, который уходит на завод.

Примерно в это же время, ближе к концу года, ей пришлось пойти на поминальную службу в церковь на левом берегу Сены: хоронили старого служащего завода Ларрака. Преклонив колени, спрятав лицо в ладонях, Клер молилась не столько за него, сколько за упокой души Клода Парана.

«Бедный Клод! – думала она. – Я закрыла перед ним свое сердце, как закрыла его потом для своего мужа и маленького сына… Почему я такая?»

Затем она помолилась за себя: «Господи, сделай так, чтобы когда-нибудь я навсегда освободилась от этой брони гордыни, безразличия и холодности, которые отгородили меня от радостей, доступных самым малым мира сего! Даруй мне счастье быть хорошей супругой и матерью! Сделай меня человечной, простой и наивной!»

Этим утром, вернувшись из церкви домой, Клер зашла прямо в детскую с твердым решением завоевать любовь Альбера-младшего. Ребенок, игравший со своей няней, знакомым и привычным домашним божеством, испугался вида матери, одетой во все черное, и отвернулся.

– Bertie must not be afraid of Mummy, – сказала няня. – Of course, Mrs. Larraque, this is quite an unusual hour… Bertie is not accustomed to see you turn up in the morning. It upsets the child’s routine. [85]

85

Берти не должен бояться маму… Конечно, миссис Ларрак, это неурочное время для посещений… Берти не привык к вашим визитам по утрам. Это нарушает распорядок жизни ребенка (англ.).

Клер захотела взять малыша на руки, чтобы он поиграл с чернобуркой, обвивавшей ее шею. Но у нее были ледяные руки, а черный зверь со стеклянными глазами навел на него ужас. Он расплакался, раскричался и стал рваться из рук матери к няне. Клер совсем растерялась и поняла, что снова потерпела фиаско.

ХХХ

Клер поделилась своим планом устройства приемов по четвергам со старой баронессой Шуэн, и та дала ей несколько советов.

– У меня есть тридцатилетний опыт таких приемов, – сказала она, – и я расскажу вам, что для этого нужно. Одна-две звезды, не более, но высшего класса. Звезда необходима для того, чтобы привлечь простых смертных. Но звезды плохо переносят конкуренцию. Один

великий человек – это монолог; два великих человека – это диалог; десяток великих людей – это десять потерянных друзей. Но что гораздо важнее звезд, так это большое количество зануд, и вот почему: зануда – существо преданное по своей природе и пунктуальное по сути; смысл его жизни состоит в том, чтобы занудствовать так долго и так постоянно, насколько это возможно. Если вы открываете свой салон в пять часов, зануды явятся в четыре часа пятьдесят девять минут и встретят вас у двери. Благодаря им вы никогда не рискуете оказаться в одиночестве или оставить в одиночестве звезду, которой необходима аудитория, и ваш салон всегда будет полон, поскольку хозяйки других салонов, менее опытные, не догадаются похитить у вас ваших драгоценных зануд. Остальное совсем просто: много красивых женщин, чтобы привлекать писателей, политиков и художников; много молодых талантливых людей, чтобы обеспечить себя на будущее; и одна-две старушки вроде меня, чтобы выказать вам благосклонность моего поколения, которое отличается весьма злобным нравом.

Четверги Клер Форжо удались на славу. У нее образовалась группа постоянных, преданных ей посетителей: салонный экономист, профессор философии, отставной генерал – бывший друг ее отца, неизменно рассуждавший о Силезии, и венгерский естествоиспытатель, который неустанно описывал нравы аборигенов Соломоновых островов. В отряд красивых женщин входили Эдме Реваль, Элен де Тианж, Дениза Ольман (кузина Клер со стороны д’Окенвилей), Соланж Вилье и сама Клер. Среди многочисленных молодых людей мелькали иногда знаменитые поэты – такие как Поль Валери или Жан-Поль Фарг, художники – например, Фернан Леже, музыканты – Франсис Пуленк или Дариюс Мило, и начинающие романисты – Франсуа Мориак, Бертран Шмит или Жак де Лакретель. Поначалу здесь бывал и британский драматург Фабер, который надеялся включить красавицу Клер Ларрак в свой длинный и лестный донжуанский список. Однако после тщетной трехмесячной осады он был вынужден признать свое поражение.

– Делать нечего, – сообщил он Роланде, – это безнадежный случай! Она всегда готова «анализировать чувства», говорить о поэмах, романах, симфониях, в крайнем случае позволить взять ее за руку в автомобиле. Но дальше – ни шагу! Согласитесь, дорогая, мне этого недостаточно! Если она ищет советчика, чтобы направлять ее в чтении, пускай обращается к библиотекарю!

Вокруг этой беломраморной статуи кружили и другие мотыльки мужского рода. И некоторые из них сильно обожгли себе крылышки. Даже сама Роланда, вовсе не склонная хвалить Клер, говорила Ларраку:

– С ней вам нечего бояться. У нее холодная голова, и она всегда контролирует свои чувства. Наверное, потому, что и контролировать нечего.

В итоге Альбер Ларрак предоставил жене полную свободу. Он продолжал осыпать ее драгоценностями, по-прежнему гордился ее красотой, любил показываться с ней в свете и наблюдать, как восхищаются ею другие мужчины, но, когда Роланда приезжала в Париж (а ее наезды становились все продолжительней), оставлял Клер одну на несколько вечеров в неделю, охотно позволяя ей проводить время с Ларивьером или с кем-то еще из числа своих друзей.

В один из январских четвергов 1923 года в салоне на авеню Габриэль вокруг писателя Бертрана Шмита собралась оживленная группа гостей: тот дружески критиковал доктора Маролля, уже довольно известного психоаналитика, опубликовавшего в «Ревю де Пари» свое исследование о Бальзаке.

– И что же написал там доктор? – спросила Клер. – Прошу прощения, я еще не читала эту статью.

– Идея доктора Маролля проста, я бы даже назвал ее чрезмерно упрощенной, – ответил Бертран Шмит. – Доктор считает, что Бальзак робел перед женщинами, что он потерпел множество неудач (пример: герцогиня де Кастри), что единственным его прибежищем была женщина с материнскими чувствами (пример: мадам де Берни), и доказывает, что именно по этой причине Бальзак так верно описывал женские хитрости, их дьявольскую изворотливость и уверенность в себе; по той же причине Бальзак сумел с замечательной точностью разоблачить «Тайны княгини де Кадиньян». В общем, для того, чтобы как-то оправдать свои любовные фиаско (надеюсь, я не исказил вашу мысль, доктор?), Бальзак должен возвеличить противника.