Земля призраков

Харт Эрин

— Боюсь, слишком поздно, детектив. Мой муж скоропостижно скончался шесть месяцев назад. Могу я вам чем-то помочь? У вас есть новости о моей дочери?

Музыкальный голос женщины подрагивал, выдавая скрытое напряжение, и Девейни в который раз проклял свою ужасную профессию.

— Боюсь, у меня нет новостей, миссис Гонсалвес. Просто я вновь уточняю кое-какие детали и хотел удостовериться, что Майна не контактировала с вами или с кем-либо из семьи.

Наступил еще одна пауза.

— Я ничего не слышала о моей дочери за последние

два с половиной года.

— Простите? — переспросил Девейни, думая, что ослышался. — Ваш муж говорил…

— Когда Майна пропала, — продолжила миссис Гонсалвес, — полиция связалась с моим мужем. Он сообщил, что порвал с дочерью, когда она вышла замуж за Хью Осборна, тремя годами раньше. И это была правда — для него. Знаете, детектив, мой муж был очень строгим человеком, гордым человеком.

Он мог быть очень жестким. Но я вас спрашиваю, могла ли мать, родившая дитя и воспитавшая его, в один прекрасный день просто отвернуться от него — считать, будто дочери нет, только потому, что она по уши влюбилась?

— Вы поддерживали контакт с дочерью? — Мысли Девейни мчались во весь опор; он был уверен: эта информация никогда не фигурировала в деле.

— Мы с Майной поддерживали постоянную переписку, без ведома мужа, конечно. Она посылала письма через мою сестру. А потом письма вдруг перестали приходить. Неделей позже мужу позвонили из ирландской полиции. Он считал, что говорит за нас обоих; откуда он мог знать, что это не так? Я не могла пойти против него. Его сердце было уже разбито. Сожалею, что не связалась с вами раньше.

— Вы сохранили ее письма?

— Да, все.

— Не согласитесь ли переслать их мне? Есть шанс, что они содержат подробности, которые помогут следствию. Я верну их вам.

— Конечно, конечно, сделаю все, что можно.

— А были ли… — Девейни колебался. — Не было ли в письмах каких-то намеков на то, что ваша дочь чем-то взволнована или даже напугана?

Он поморщился, надеясь, что последняя часть вопроса не выдаст его опасений. На другом конце линии воцарилось непродолжительное молчание, пока миссис Гонсалвес обдумывала вопрос. Боже, куда делось его безошибочное чутье?

— Если вы хотите знать, боялась ли дочь своего мужа, отвечу: нет. Но, конечно, некоторые вещи ее тревожили. А у кого нет тревог? Не сомневаюсь, что вы осведомлены о подробностях, но, прочитав ее письма, вы поймете, что моя дочь уже была беременна, когда они с Хью поженились. Я думаю, впоследствии она не раз спрашивала себя: а поженились бы они, если… ну, при иных обстоятельствах.

— Я ценю вашу откровенность, миссис Гонсалвес.

— Я знаю, вы подозреваете моего зятя. Это вполне естественно в деле подобного сорта. Однако я узнала Хью Осборна очень хорошо. Я убеждена: он любил Майну и никоим образом не мог причинить ей вред.

— Вы имеете в виду, что он контактировал с вами? — Этого также не было в деле.

— О, да. Он позвонил нам, когда Майна исчезла, но муж

отказался говорить с ним. Но когда он узнал о смерти моего мужа, то написал мне. С тех пор мы много раз беседовали по телефону и, я бы сказала, стали хорошими друзьями.

К сожалению, подумал Девейни, это мог быть не искренний жест, а обдуманный план приобретения сильного союзника.

— Несчастье произошло, когда мне казалось, что Майна с отцом могли бы примириться. Она подумывала о приезде, хотела привезти Кристофера, но…

— Могла бы ваша дочь воспротивиться желаниям мужа? Попыталась бы приехать, даже если бы он был против?

— Я не знаю. Если это так — она не добралась до дома. Я бы все отдала, чтобы увидеть лицо дочери.

Вновь наступила тишина.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал Девейни.

— Вы дадите мне знать, если появятся какие-то новости? — Она кажется молодой и старой одновременно, подумал Девейни: молодой — из-за того, что относится к Майне как к ребенку; старой — ибо понимает: ее дочь и внук, скорее всего, мертвы.

— Да, конечно. И еще одно. Не пошлете ли вы письма на мой домашний адрес? Это долгая история, но дело передано следователям в Дублин. Официально я больше над ним не работаю. — Пока Девейни обстоятельно все разъяснял, в его сердце зрели две надежды: в письмах может оказаться нечто полезное, а его не вышибут за самоуправство из полиции.

— Я скоро стану старухой, детектив. Бывают дни, когда я чувствую себя очень усталой. Но, как и вы, я не перестала надеяться. Я знаю, вы сделаете все, что сможете. Доброй ночи.

Девейни повесил трубку, обдумывая полученное благословение. Он уточнил, который час. Девять сорок пять. В Бомбее должно быть около четырех утра. Когда он вернулся на кухню, то обнаружил Рошин, сидящую за кухонным столом и что-то пишущую в тетрадке для сочинений. Девейни налил себе виски и присел рядом с погруженной в работу дочкой.

— Ты сегодня припозднилась, Рошин. Что ты пишешь?

Она пожала плечами, но не подняла головы.

— Ничего. Просто записываю свои мысли.

— И о чем же твои мысли, a chroi [7] ?

— О том, как все запутано.

Девейни почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Это то, над чем мы все ломаем голову, — сказал он, думая о миссис Гонсалвес и любуясь печалью и неискушенностью, которые смешались в темно-голубых глазах дочери. Мгновение они сидели, молча глядя друг на друг. Рошин вернулась к своей тетради и принялась сосредоточенно выводить на одной из тонких голубых линеек затейливую завитушку:

7

Chroi— сердце (ирл.).