Земля Савчука. Затерянные миры. Том IX.
Шрифт:
Однажды рабочие, проводившие окулировку в питомнике, услышали зловещий гул, выходивший из недр земли. Камни и корзины покатились по склону вниз. Деревья зашатались, как от сильного ветра, хотя вечерний воздух был неподвижен.
— Землетрясение! — раздались голоса.
Спотыкаясь и падая, хватаясь за качающиеся ветви, рабочие сбежали со склона на шоссе. Там они почувствовали себя снова на прочной земле. С тревогой следили они за тем, как часть склона с кустами, деревьями, грядками ползла все быстрее вниз к озеру.
Андрей примчался на грузовике.
Помочь было нечем. Можно было только молча, стиснув до боли челюсти, смотреть, как гибнет труд сотен людей, — на этих террасах культивировали особый сорт карликовых яблонь «Бырранга».
Озеро ударило о берег волной. Огромная глыба доползла до воды, перевернулась, показав черную землю с торчащими корнями, и затонула. Вслед за ней плюхнулись в воду вторая, третья.
Андрей отвернулся.
Всю ночь слышен был подземный гул и шум прибоя. Казалось, что весь район Заполярного Сада обречен на гибель в волнах Таймыра.
Однако, дело ограничилось одним оползнем, который, подобно леднику, оставил после себя глубокое ложе — рытвину, обрывавшуюся у самой воды.
Катастрофа на юго-западных террасах Бырранги явилась откровением для сейсмологов. Она подтвердила связь сибирских землетрясений с подземными пожарами и, в частности, пролила свет на загадочное землетрясение в 1863 году, захватившее Байкал, Иркутск, Верхнеудинск, Кяхту и вызвавшее грандиозное наводнение в окрестностях Нерчинского завода.
Что же касается практических выводов для Бырранги, то было решено заполнять образующиеся пустоты песком и галькой, создавая таким образом искусственный фундамент для расцветающего Заполярного Сада.
А Сад продолжал расцветать. Он расцветал, несмотря на пургу, налетавшую из холодной тундры; несмотря на неизбежные ошибки и промахи новаторов-ин-женеров, бывших новичками в своем деле; несмотря на трудности и препятствия, возникавшие на пути.
Трудности еще не были преодолены, строительство не окончено. И начальник Заполярного Сада, запершись в своем кабинете после шумного и хлопотливого дня, щедро смачивал холодной водой полотенце и повязывал им голову, как чалмой. Предстояло работать всю ночь над чертежами, сводками, планами. На сон была отведена жесткая норма — три часа, и полотенце приходилось смачивать неоднократно.
Особенно хотелось спать под утро. Андрей таращил слипающиеся глаза, всматриваясь в цветные эскизы Заполярного Сада, висевшие на стене против письменного стола. Круги ходили перед ним; временами казалось, что годы стройки миновали уже и цветные эскизы не эскизы вовсе, а широко открытое окно, за которым переливается нежными красками, шумит листвой сказочно-пышный сад…
Глава 10
Андрей закончил рассказ и, повернувшись ко мне спиной, сильным движением распахнул окно. Потянуло ароматом мокрой травы, предрассветной свежестью и чуть слышным запахом гари.
Тут только я заметил, что за окном уже посветлело и рама видна на сероватом фоне довольно отчетливо. За разговором незаметно прошла ночь.
Так в детстве, жадно листая увлекательный роман, я поднимал глаза от книжки, лишь когда брезжил рассвет и за тонкой перегородкой начинали скрипеть половицы под ногами домочадцев.
— Теперь спать, спать, спать, — сказал Андрей, с ужасом взглянув на часы. — Доктор убьет меня, если узнает… Немедленно спать!
Он ушел. Туман за окном начинал постепенно редеть и слабый ветерок шевельнул шторы.
Мне показалось, что я только успел коснуться головой подушки и закрыть глаза, как кто-то вдруг позвал меня. Я вскочил. Солнце светило прямо в лицо, створки окна были раскрыты настежь и, лежа грудью на подоконнике, в комнату заглядывал бортмеханик.
— Мощно спите! — сказал он укоризненно. — Бужу, бужу. Солнце вон где уже, а он спит, как сурок.
Я поспешно оделся и вышел к нему. Он выложил новости.
— С самолетом все в порядке. И наш летчик здесь. Еще вечером доставили. Как нога? Но где мы, скажите? Теплынь, зелень, весна. А в Тикси снегу на полметра…
Мы медленно шли по широкой аллее. Сад расположен был в узкой долине, окруженной со всех сторон горами. Снег на вершинах ослепительно блестел и от этого еще праздничнее выглядела зеленая листва. Точно стеклярус, сверкали и переливались на ней крупные капли утренней росы.
В сочетании снеговых гор и яркой зелени было что-то общее с черноморским побережьем Кавказа, только деревья здесь были очень низкорослые, по грудь человеку. Они раздались вширь, ветви их стлались по земле, прижимались к ней, ища защиты от зимней стужи и ветров.
Бортмеханик в своих высоких унтах выглядел особенно нелепо в этом саду. Он был похож на Гулливера, попавшего в Лиллипутию. Это сходство стало просто иллюзией, когда мы вышли на овальную площадку. Вокруг клумбы с фиалками бегали, играя, дети.
Нужно беспрерывно провести несколько лет на зимовке, где детский звонкий смех можно слышать только по радио, чтобы понять охватившее меня волнение.
Маленькие дети здесь, в отрогах когда-то неприступной Бырранги, на 75-м градусе северной широты! Краснощекие, смеющиеся, толстые, беспечно играющие в классы или мячик, совсем как на Чистых или Пионерских прудах в Москве!..
Мы отдохнули на скамейке у клумбы, пощурились на солнце, перебросились несколькими фразами с молодой женщиной, сидевшей рядом.
— Надолго сюда? — поинтересовался бортмеханик. — Контракт у мужа на год, на два?
— Надолго? — удивилась соседка. — Насовсем. Муж с первого года тут, старожил, а я из Горловки к нему прошлым летом приехала. Я здесь на химическом заводе работаю.
Итак, век зимовок приходил к концу. Арктику обживали прочно, обосновывались здесь всерьез и надолго.