Земля святого Николая
Шрифт:
– Сестрицы принарядились, – Владимир открыл крышку графина и вдохнул аромат рябиновой наливки. – Уж не надеетесь ли вы покорить сердце графа Будрейского?
– Как ты можешь, Володя! – воскликнула Евдокия.
Под чёрный фрак он надел один велюровый чёрный жилет с золотыми пуговицами: в трёх жилетах было жарко, да и невелика честь Будрейскому – рядиться для него по английской моде.
– Боюсь, не вышло бы, как, помните, полтора года тому назад с моим другом поручиком Алексеевцовым. Не успел приехать к нам в гости, как уже влюбился в Ольгу, да потом целый месяц донимал меня расспросами о ней.
– Ну, так я в том была не виновата, – Ольга хихикнула. – Целый месяц страдал несчастный…
– Оля! – воскликнула Евдокия. – Не вздумай кокетничать с Будрейским!
– Кокетничать?!
– Этот граф завладел имением нашего дедушки! Мы не можем с ним приятельствовать!
В гостиной появились родители. Княгиня – в синем бархатном платье, с высокой причёской, украшенной пером.
– Какой же он, этот граф? – Фёдор Николаевич накручивал пальцами золотую запонку на левом рукаве.
Владимир ухмыльнулся:
– В Петербурге поговаривают, будто он странный.
– Что же говорят? – Евдокия поглядывала на настенные часы. Минутная стрелка тикала к римской цифре XI.
– Однажды некто застал его в квартире за обедом в обществе слуг, – Владимир прыснул со смеху. И прикусил ус – Алёна открыла дверь:
– Граф Будрейский принять просят.
Он появился – в сером фраке с присборенными на плечах рукавами, в белом галстуке гофре. От высокого пояса в карман белых панталон спускалась золотая цепочка часов. За ним вошёл Степан Никитич.
Будрейский обвёл медленным взглядом гостиную. Серые глаза, блестящие, будто раздражённые ветром, прищурились на Ольгу. На вазу с сиренью. Остановились на Евдокии – и узкие скулы шевельнулись вместе с уголками губ. Дойдя до Владимира, граф поклонился знакомому лицу.
– Рад принимать вас в моём доме, – сказал Фёдор Николаевич, поглядывая на бородатого Посейдона за его плечом.
– Позвольте, мой камердинер останется при мне.
Княгиня тронула мужа за плечо:
– Фёдор Николаевич, пусть молодёжь познакомится. А мы с вами осведомимся об ужине.
Родители вышли в соседнюю комнату, где стоял маленький стол с белой скатертью и колпачками салфеток на тарелках. Закрыли двери.
– Я не сяду за стол со слугой! – зашептала Мария Аркадьевна.
Посовещались.
Фёдор Николаевич приоткрыл дверь в гостиную – подозвал Ольгу.
– Испробуйте нашу наливку, – Владимир подвёл Будрейского к столику с графинами. Камердинер следовал за графом, как хвост за кометой Галлея.
Тонкая струйка потекла из узкого горлышка в один, второй бокал. И третий… Для кого? Для слуги! Из рук самого князя Владимира Превернинского! Гусарские усики скривились – пошалим-ка над папенькиными нервами. Да Степан-то Никитич «поперёд батьки» наливкой баловаться не стал. Понюхал только, как лис. Хорошо, Фёдор Николаевич с княгиней за дверью не увидели.
Вернулась Ольга. Подошла к Будрейскому:
– Excusez-moi, monsieur le comte. Vos serviteurs d'ejeunent-ils toujours `a la m^eme table que vous? 4
– Oui, mademoiselle 5 .
– Dans notre maison, des usages sont diff'erents. Si vous permettez, notre cam'eriste va accompagner votre valet de chambre `a la cuisine. 6
Кажется, камердинер не понимал по-французски. У этого графа могло быть всё, что угодно.
4
Простите, господин граф. Ваши слуги всегда обедают с вами за одним столом? (фр.)
5
Да, сударыня (фр.)
6
В нашем доме иные порядки. Позвольте, наша горничная проводит вашего камердинера на кухню. (фр.)
Стол накрыли не в большой столовой, а в соседней с гостиной угловой комнате – малой обеденной. Граф Будрейский сидел в торце против Фёдора Николаевича, как почётный гость. По обе руки от него – Евдокия и Ольга. Папенька казался исполином. Смотрел так, словно его изваяли из римского бетона – с тремя бороздками меж сдвинутых бровей, с неулыбчивым ртом. Пепелил изящного графа вежливыми вопросами:
– Скажите, Арсений Дмитриевич, как вы находите наше Первино?
– Ваше Первино, – поправила княгиня.
– Благоприятное место, – ответил Будрейский. – Тихое. С поэтичными пейзажами.
– Вы оценили его довольно дорого, – заметил Фёдор Николаевич. – И не пытались торговаться?
– Я не хочу копить деньги. Я хочу писать стихи.
– А о чём вы пишете? – поинтересовалась Ольга.
Граф глянул из-под медных ресниц на Евдокию, чуть улыбнулся:
– Настанет день – и русский свет
Предстанет лучшими из лучших.
Ученья ниспадет запрет –
Не упусти часов досужих.
Священной властью этикет
Прольется ключевой водою,
Россию защитит от бед
Крестьянка с княжеской красою.
Красой ума, красой души,
Письма несорным, чистым слогом…
– Прошу вас. Довольно, – попросила Мария Аркадьевна.
– Дамам трудно понимать суть вашей поэзии, – Владимир подмигнул сидящей рядом Ольге. – Вы, граф, кажется, проповедуете свободу, равенство и братство?
– Уважение.
– Извольте растолковать, уважение кого и к кому, – вилка и нож скрестились на тарелке главы семейства.
– В нашем отечестве имеющим власть часто не достаёт вежливости. Многие из нас вышли из крестьян, но уважать достоинство ближнего за века не научились. Я за то, чтобы начать учить благонравию с низов. И запретить законом грубость и подобную вседозволенность в обращении с человеком.
– Вы уравниваете нас с крестьянами?..
– А давайте пригласим учителей хороших манер для нашей Палаши, – прозвучал чёткий голос Евдокии. – И посмотрим, чем она станет отличаться от нас с Ольгой.
– А потом воспитаем для неё мужа – и увидим, какими станут их дети и потомки, – подхватил Арсений.