Земля вечной войны
Шрифт:
– Поняла, – покорно отозвалась Оля.
– Он так и сидит? – спросил хаджи Ибрагим в трубку. – Ни с кем не разговаривает, ничего больше не просит? Целеустремленный юноша. Что ж, не делайте с ним ничего. Не дергайте, не пытайтесь отвлечь. Если все-таки потребует чего-либо, соглашайтесь. Если можно исполнить, исполняйте. Если нельзя, обещайте, тяните время. Если захочет выйти, сопровождайте. Не пускайте дальше чем за сто метров от вертолета. Вертолет, надеюсь, в порядке? Отлично. Садитесь на станции, заправьтесь, и давайте на Сарез, как и планировали. Я? Нет, Рахим, куда мне, старику.
Хаджи Ибрагим положил трубку. Хлопнул в ладоши.
– Да, господин? – спросил Юсуф.
– Мы уезжаем. Сообщи всем. Полчаса на сборы.
– Все?
– Все.
– А кто останется смотреть за домом?
– Те, кого мы набрали на прошлой неделе.
– Но они же ничего тут не знают!
– Вот именно, мой мальчик, вот именно.
Спецназовцы работали, как на учениях. Горохом высыпались из вертолетного пуза, разбежались, залегли.
– Выходите с поднятыми руками!! – заорали надрывно в мегафон.
– Нас всего двое здесь! – крикнула Нина. – Две женщины. Одна больная! Не может идти!
– Выходите с поднятыми руками!!
– Да вот я! – Нина встала на камень, замахала руками. – Я – офицер ФСБ! Не стреляйте! Нужны носилки!
Мегафон замолчал. Потом из двери в вертолетном пузе выбрались двое с носилками. Слева, справа спецназовцы вскочили, резво побежали вверх по склону.
– Не двигаться! Не двигаться! – проревел один, выскочив из-за валунов позади. И тотчас же появились другие, зелено-пятнистые, в шлемах, с измазанными кремом лицами.
– Руки за голову!! На землю!!
– Заткнись! – рявкнул знакомый голос. – Отставить!
На гребень, пыхтя, выбрался майор.
– Что, она?
– Она, – отозвался закамуфляженный парень рядом с ним. – Здравствуйте, Нина Степановна. Вадим Вадимович просил поздравить вас с возвращением.
– Здравствуй, Витя, – ответила Нина изумленно. – Я… то есть ты…
– Все в порядке, Нина Степановна, все в порядке. Сейчас мы в Кызылрабат, а потом домой. У вас получилось?
– Да, у нас получилось.
– А это кто? – спросил майор.
– Мы ее на Вахане нашли. Альпинистка. Ее из альплагеря еще в июле выкрали, когда там заварушка у местных была. Осторожнее с ней. Она беременная.
– От сволота, – майор сплюнул. – Давно их не утюжили. А Семен где?
– Он там остался. За перевалом.
– А, мать их! Ну, поквитаюсь я еще с ними.
– Носилки! – отрапортовал солдат.
– Хорошо. Кладите. Эй, осторожней, бабу тащить собираетесь, не ящик. Так где, за перевалом?
– Сразу на той стороне. Под самым взлетом. Ему пуля в спину попала. Над крестцом. Он автомат взял и остался, нас прикрывать.
– Вас прикрывать? Давно?
– Утром. Часов в десять.
Майор не ответил. Спрыгнул с валуна, побежал вниз по склону, обваливая за собой камни.
– Сюда, Оля, только не бойся, не бойся, хорошо? Хорошо? Сюда вот ложись, – Нина помогла ей улечься на узкие брезентовые носилки, поправила волосы, пристегнула ее ремнями. – Скоро уже дома будем, очень скоро.
Солдаты подняли носилки, понесли вниз.
– У вас с собой? Или вы спрятали по дороге? – спросил Витя.
– С собой. В рюкзаке.
– Сколько?
– Один.
– А остальные?
– Это долгая история. И я предпочла бы рассказать ее лично Вадиму Вадимовичу.
– Резонно. Только не знаю, получится ли. Наши старшие коллеги тоже заинтересовались, как вы понимаете. Даже очень. Это к тому же их вотчина.
– Понимаю.
– Наверняка они будут, скажем так, активно интересоваться. Возможно даже, делать предложения известного свойства. Но помните: вы прежде всего – наш сотрудник, и мы очень заинтересованы в продолжении сотрудничества.
– Я это понимаю, Витя. Очень хорошо понимаю. Кстати, а что с Сергеем Андреевичем?
– О, это тоже долгая история, – Витя усмехнулся. – Вам он уже не повредит. Обещаю.
– Это приятно слышать.
– Мне тоже, поверьте. Нам нужно идти. Стемнеет скоро. Чалый, Павлов – взять рюкзак! – скомандовал Витя. – Нести осторожно. Крайне осторожно!
От людей, от машин и камней закатное солнце проложило длинные тени. Нина спускалась вниз, аккуратно ступая с камня на камень, и каждый шаг был словно год заплутавшей где-то, затерявшейся было в безвременье жизни, внезапно нашедшей хозяйку и навалившейся ей на плечи, будто больной раненый зверь. И не было больше ветра над долиной медленной мелкой реки, и горькой полыни, и тяжести беркута на руке, и мохнатых псов, бегущих за всадниками, и юрт, и снежно-белого грохота, унесшего с высоты человеческую грязь. Ничего этого уже не было. Нина глянула на свои руки и чуть не вскрикнула от ужаса, – в закатном свете они казались сморщенными и серыми, как у ветхой старухи.
Юс не спал. Проваливался в дрему, выплывал из нее снова. Неловкий, усталый пловец в роящейся, слоистой темноте. Там никого и ничего не было – ни звуков, ни лиц, только плотная чернота, бархатистая, обволакивающая. Над поверхностью ее еще жили Голоса: визгливые, бранящиеся, равнодушные, холодные, увещевающие, смеющиеся. Как тогда, в больнице, они вытаскивали на свет его прошлое, копошились в нем, тыкали Юсу в лицо, но теперь нерешительно, робко, с оглядкой. Юс знал, почему: потому что источник, заполнившей все темноты, лежал у него на коленях, и тонкое длинное щупальце обвилось вокруг его кисти. Через это щупальце из Юса утекала жизнь, утекала быстро, оставляя внутри промерзшую шелуху. И там, внутри, жизнь эта сжималась в крошечное раскаленное семя, готовое вырваться наружу и в одно мгновение выплеснуть его, Юса, жизнь в мир, развеять ее пылью, испепелить, – и все вокруг вместе с ней.
Из округлого вертолетного окна Юс видел, как Оля карабкалась вверх по склону. Потом скалы качнулись и под мерный слитный рокот ушли вниз, под ноги, утонули в ветре, и в окна хлестнуло солнце. Сперва Юсу никто ничего не говорил. Ему освободили место, сели вокруг. Каримжон сидел напротив, чумазый, с взлохмаченной седоватой бороденкой, со своей снайперской винтовкой на коленях. Смотрел прямо в лицо Юсу, неотрывно, как сыч. Рахим пробовал заговорить. Сперва Юс даже разбирал слова. Что-то о деньгах и еде. Но Юса скоро укачало, и голос Рахима куда-то уплыл, смешался, стал одним из тех Голосов, крошечным их подголоском, мелким, ничтожным. Глупым.