Земля ягуаров
Шрифт:
Аристократка нехотя разжала пальцы.
– Я так и знала. Ты очень ловко расправилась с этим дьявольским созданием. Так что я тебя никуда не отпускаю, будешь спать в моей палатке, - девушка говорила быстро, и несмотря на всю непреклонность речей в ее глазах застыло выражение беспомощности.
Клементина вздохнула.
– Хорошо. Я только принесу свои вещи, вы позволите?
Доминик, вернувшаяся ненадолго к углям костра, чтобы раскурить трубку, увидела кастизу, которая забиралась в палатку зеленоглазой аристократки с одеялом в руках..
– Les voies du Seigneur sont imp'en'etrables , - пробормотала кондотьерка и вернулась на свой пост.
Аристократка
– Вы дрожите, госпожа. Отдать вам мое одеяло?
– Нет. То есть да. Я хочу лечь ближе.
Клементина приподняла край покрывала. Фехтовальщица немедленно нырнула под него, и изумленная кастиза поняла, что соседка почти обнажена. Маленькая и твердая грудь уверенно потерлась о ее ладонь. Клементина попыталась отстраниться, но зеленоглазая перехватила ее руку и направила ее ниже, поверх гладкого бедра, на шелковистой коже которого невозможно было найти ни единого шрама. Теплое, частое дыхание коснулось щеки.
– Да, вот так хорошо, - промурлыкала аристократка, - а теперь обними меня.
Глава VIII. Подожди, а потом торопись.
Исток реки находился в десятках лиг от побережья, в глубине материка. Там, среди холмистых взгорий и плато, мелкие ручьи, сбегавшие с омываемых облаками вершин в долины, сливались в единое русло. Новорожденный поток клокотал и бурлил, обдирая собственное ложе до каменистой подложки. Он уносил с собой крупицы земли и хлопья глины, оставляя голые, омытые водой камни, торчащие острыми ребрами среди текучей воды. В горах река была юной, непреклонной и полной сил. Перекаты, водные пороги и водопады отмечали места, где стихия земли дала бой воде, но неизменно терпела поражение. Непреклонно, словно упрямый мул, река пробивала себе путь к побережью, и у холмов не хватало сил задержать ее бег. Успокаивалась она только на равнинах, где среди тропических лесов текла размеренно и спокойно.
Грести против медленного течения было не слишком тяжело. К четвертому дню путешествия ежедневные хлопоты стали привычными. Камарада просыпалась на рассвете, и тратила пару часов на сбор лагеря, завтрак и мелкий ремонт оснастки. Затем все занимали места, лодку отталкивали от берега, после чего следовал четырехчасовой переход - Анжелика у руля, пятеро остальных на веслах. Когда солнце поднималось в зенит, и жара становилась невыносимой, делали остановку на дневной привал. После полудня поход продолжался вновь. Конкистадорки налегали на весла и гребли до вечера, попутно разыскивая просвет в зеленой стене джунглей, что плотно опоясывала оба берега. Для ночевки требовался пляж, достаточно пологий, чтобы на него можно было вытащить нос лодки, и достаточно большой, чтобы вместить несколько палаток и кострище. Такие пляжи попадались нечасто. Порой приходилось пройти на веслах лишнюю лигу-другую, что совсем не радовало гребцов.
По обоим берегам реки тянулись непроходимые заросли джунглей. Деревья стояли так плотно друг к другу, что их ветви переплетались. Стволы обильно покрывали клочья мха и болезненно-яркие пятна лишайников. Стройные кипарисы тянули вершины ввысь, пытаясь урвать кроху солнца. Рядом с ними росли коренастые сейбы с изумрудно-зеленой листвой и корой цвета старого камня. Дневной свет пробивался сквозь их раскидистые ветви, сверкая в тысячах и тысячах прорех между отдельными листьями, и стоя под одним из этих деревьев можно было легко представить, что ты стоишь в соборе под витражом из цветного стекла. Тонкие деревья сапеле с голым стволом, увенчанным метелкой ветвей, походили на соцветие укропа, только высотою под сотню футов. Они давали древесину красного цвета, гладкую и очень твердую. Старый свет ценил ее наравне с палисандром и сандалом, так что красное дерево обещало стать еще одним сокровищем земель Новой Испании.
Повсюду сновала живность. Джунгли давали приют бесчисленным легионам букашек, мотыльков и личинок. Этот обильный стол привлекал едоков - грызунов, земляных и древесных, а также мелких древесных лягушек с гладким черным тельцем и выпученными глазами. Однако более всего было птиц. Пернатые всех размеров и расцветок сидели на ветвях, и порой так густо, что казалось, будто их украсил разноцветными гирляндами какой-то не вполне трезвый верхолаз. Иногда вся птичья стая разом, будто по сигналу, взмывала в небо, и тогда воздух наполнялся хлопаньем крыльев и многоголосыми воплями.
Сама река была мутной. Воды ее напитались украденной с холмов землей и глиной; эти частицы почвы оседали на дне и со временем превращались в толстый слой ила. Вода уносила все, что в нее попадало - опавшие листья, безжизненные ветви. Она подтачивала и древесные стволы, превращая их в трухлявые, набитые тиной, коряги. Дно реки покрывал толстый слой водорослей, упругий и скользкий, стоило ткнуть в него шестом. Мир под водой кишел обитателями, пожалуй, в не меньшей степени, чем тропический лес. И конечно, в нем обитали хищники.
Рептилия отдыхала. Большую часть дня она провела на дне реки. Животный разум погрузился в дремоту. Сердце почти перестало стучать. Холодная кровь не нуждалась в постоянном притоке воздуха, так что единственного вдоха, пойманного в чудовищного размера легкие, хватало на много часов. Толща воды, что служила рептилии и домом, и охотничьими угодьями, приятно холодила чешуйчатую кожу. Она отдыхала в одиночестве среди колыхаемых речным течением стеблей водорослей, словно утомленный тиран на троне. Животное чувствовало себя в полной безопасности, поскольку никто из обитателей здешних вод не был настолько велик и силен, чтобы бросить ему вызов.
Рептилию разбудил отдаленный плеск. Звук не походил ни на проплывшую мимо рыбину, ни на корчи упавшей в воду лесной свиньи или обезьяны. Он мерно повторялся снова и снова с необычным постоянством. Через какое-то время стало понятно, что плеск медленно приближается. Рептилия открыла глаза и увидела темный продолговатый предмет, плывущий по поверхности воды. Она пошевелила лапами, медленно поднялась со дна, и поплыла навстречу, лениво извиваясь всем телом и отталкиваясь огромным хвостом, толщиной в человеческую ногу. Никто не мог бы назвать причину, по которой чудовище поступило именно так. Двигал ли им голод? Почувствовало ли угрозу и намеревалось защищать свой охотничий надел? Или же его маленький разум был слишком примитивен, чтобы вместить иные помыслы, за исключением кровожадности, злобы и коварства? До тех пор, пока люди не научатся говорить со зверьми, как это случалось на заре времен, ответа мы не получим.
Первой ее заметила Анжелика. Футах в двухстах от носа пиназы показался какой-то темный предмет. Крокодил выставил над водой верхнюю часть морды с глазами и ноздрями, однако дева-рыцарь сначала приняла его за затопленное водой бревно. Анжелика слегка переложила рулевое весло и направила лодку чуть влево, намереваясь миновать препятствие без столкновения. Она поняла свою ошибку только тогда, когда 'бревно' сдвинулось с места и поплыло наперерез.
– Хей, вижу какую-то штуку в воде справа по носу.