Земля Забытых Имен
Шрифт:
Незабудка подошла к столу, и Ярополк указал ей место между собой и Брячиславом.
— Поклонись князю, дочь, подними кубок за победу нашу славную над врагами. Отчего не о ратных подвигах песня твоя? — с улыбкой спросил он. Улыбка получилась натянутой. Не по душе ему пришлась песня.
Незабудка встала с чашей вина и обратилась к Брячиславу:
— Низкий поклон тебе, князь-батюшка, слава воинам храбрым, что мечом отвели беду от этой земли. Только воинских песен я не пою. Для того воины потребны. Женская доля — о другом…
Нехлад решился: поднял глаза и встретился с ее взглядом. Сохранил невозмутимое лицо и ничем не выдал, что песню слушал как прямое обращение к себе. Обгорай уже скорее, душа!
— Ну истинным мужам и о женской доле забывать не след, — объявил Ярополк, вставая. — Гости честные! Славный князь, друзья и братья по оружию! Во имя благих богов, во славу вечной Весны — с радостью сообщаю вам о свершившейся помолвке доблестного Белгаста, князя ливейского, и дочери моей Милорады. Отныне близок день, когда они наденут друг на друга пояса, — и близка ночь, когда те пояса будут сняты! Любо ли вам известие?
— Любо! — грянуло над столами…Обгорай скорее, душа!
Внимательный взгляд Древлеведа, грустный Вепря, какой-то стеклянный — Белгаста, злой — Ярополка, ледяной — Брячислава… недовольный — Буевита, и тоже почему-то к Нехладу обращен… и взор Незабудки. Молящий, прощающий… молитвенный, прощальный…
Пустые слова. Пустой человек. Да и человек ли? Отделаться от памяти просто — вообще не прикасаться к горькой чаше ее. Не пришел я на пир судьбы, и нет меня на этом победном пиру. Я — в нави, в нави покорной! У меня нет памяти, а без памяти — нет и меня…
Близилось утро, угомонившийся город спал. Из нави он казался чуть расплывшимся, будто марево подернуло его очертания. Однако стоило присмотреться повнимательней — и марево наливалось плотью, превращалось в мощную серую стену.
За зубцами этой стены тускло светилась паутина, куполом накрывавшая город. Нити силы сплетались в тонкую вязь заклинаний, которую Нехлад пока воспроизвести не мог, однако знал о ней уже достаточно, чтобы верить в надежность. Колдовская сеть должна была откликнуться на любые чары, направленные против Новосельца, а в случае нужды — принять на себя первый удар.
Точно воевода, обходил Древлевед серую стену, подготовленную к бою. Нехлад следовал за ним.
Где-то на краю зрения мелькали подобия человеческих фигур, наглухо закутанных в плащи. Маг называл их исключительно рабами. Они относились, как он пояснил, к низшим обитателям нави — из числа тех, что облепляют всякое живое существо, подобно насекомым, и питаются им.
— Что же нам проку от них? — еще недавно дивился Нехлад.
Древлевед отвечал:
— Они стойки, и их трудно убить. Если бы они жили, я бы сказал, что они живучи. А еще они могут быть верными служителями. Надо только дать им форму.
— Что это значит?
— Эти сущности лишены формы и разума, но тоскуют по ним и вечно хотят обрести их. Для чего им, думаешь, мысли и чувства настоящих живых существ? Это, строго говоря, не пища для них, а стремление принять хоть чей-то образ и подобие. Мы им поможем. Соберем эти рваные, похожие на ветоши клочья тумана и наделим их формой.
— Какой?
— А вот это ты придумаешь сам…
Ежедневно упражняясь со светильником. Нехлад научился очень остро чувствовать навь и вскоре обнаружил, что его собственные мысли и чувства здесь могут быть столь же весомыми, как и предметы в мире яви.
Они оказывали воздействие на навь. Древлевед учил Нехлада работать мыслью, как гончар руками.
Хотя придавать форму жадным до нее сущностям-рабам оказалось куда сложнее, чем «лепить» из «серого поля» подобия каменных плит, Яромир справился. Он предложил «рабам» стать воинами…
Нет, они не понимали слов! Только ощущали, что им кто-то хочет помочь, и выплескивали в ответ страстное желание обрести вожделенную форму.
Они были существами, которые могли бы называться разумными, если бы умели осознавать сходство предметов яви и нави. Они жили в мире уникальных вещей. Коротко говоря, для них не существовало деревьев — только каждое дерево в отдельности. А на дереве — не листья, а каждый лист сам по себе. Не травы, а отдельные травинки. Отдельные песчинки. Отдельные люди, а в каждом человеке — отдельные, в каждый миг бытия ни на что не похожие мысли и чувства. Притягательные, но непонятные.
Каждая попытка понять что-то в окружающем приводила их к еще большему дроблению мира на самостоятельные частности.
Они прекрасно ощущали невидимые из яви связи между предметами. Чувствовали, как воздействуют друг на друга люди и животные, огонь и вода, земля и небо… И, прикоснувшись к их незамысловатому сознанию, устояв под напором ужаса, который рождало в душе ощущение бесконечной хаотичности мира, можно было и самому постичь тайны всеобщего взаимодействия. Но в их представлении это были случайные связи случайных явлений!
Хаос без границ…
Только подари им образ — и они будут счастливыми и верными рабами его!
— А могут ли они сами обрести форму?
— Иногда. Очень, очень редко. Однако не отвлекайся. Создай из них воинов своим воображением…
Нехлад справился. Рабы тянулись к нему, чувствуя бесценное для них обещание. Внешняя форма, образ мыслей, образ поведения…
— Чем ты опечален? — спросил Древлевед, когда под конец самой длинной из ночей, проведенных в нави, труд был закончен.
— Я не смог дать каждому из них самостоятельную личность. Их мечта исполнена только наполовину.