Земля забытых
Шрифт:
Это был запрещенный прием – сразу стало ясно, в чью пользу закончится разговор. Король продолжал говорить, и Генри переключил внимание на другую половину стола.
– Розочка, детка, не глупи, – с жаром шептал Уилфред. – Кто бы ни предложил, соглашайся! А я тут подумал: что, если его величество не зря посадил нас за свой стол? Если он прочит тебя в жены своему сыну, у меня сердце от радости лопнет!
Эмма, как ни странно, тоже уговаривала Розу, а не свою дочь. Агата сидела, мрачно сложив на груди руки, и смотрела в одну точку, будто этот завтрак был воплощением худших ее кошмаров.
– Милочка,
– В самом деле? – растерялся Уилфред и, кажется, пожалел, что у него нет веера, за которым он мог бы скрыться от этого разговора.
– К тому же у вас дочь, ей нужны женские наставления и помощь. Например, сейчас. У нее ведь доброе сердце, – сказала Эмма, опять повернувшись к Розе. – Если принц предложит, а ты откажешься, опозоришь не только себя, но и его. Это значит, что он настолько плох, что ему отказывает женщина. За спиной над ним будут смеяться до самой смерти. Хочешь его так подвести? – Роза коротко покачала головой. – Тогда не будь дурой.
Генри нахмурился. У зверей брачные игры – пусть иногда трудоемкий, но, несомненно, приятный обеим сторонам ритуал, а Роза с Эдвардом смотрели друг на друга через стол беспомощно, как два кролика, на которых несется коршун.
Король толкнул Эдварда локтем, и тот встал. Все головы немедленно повернулись к нему, и шаги гулко разнеслись по террасе, когда он подошел к Карлу, выбрал первоцвет, вернулся назад и молча протянул его Розе. Она выдохнула, будто перед прыжком в холодную воду, и взяла цветок. Уилфред и король засияли, все девушки вокруг издали разочарованный стон, Эдвард сел на место – и в ту же минуту за другими столами началось движение.
Молодые люди под добродушное понукание своих семейств поднимались, доставали из корзины по цветку и торжественно подходили к девушкам за другими столами. Девушки под сопровождение облегченных вздохов и поощрительных слов родичей брали цветок, и обе семьи немедленно срывались с мест, начинали поздравлять друг друга и обсуждать какое-то имущество, которым поделятся друг с другом. Все вокруг выглядели, как и надеялся король, довольными и радостными, кроме девушек, которые по-прежнему молча закрывали лица веерами, так что определить, нравится ли им происходящее, было невозможно. Все это было очень странно – в дикой природе самки выбирают себе партнеров сами, и Генри казалось просто безумием, что здесь их мнением, кажется, никто не интересовался.
– Это же не насовсем? Потом можно будет поменяться? – запоздало спросил Генри у Эдварда, вспомнив, как Роза все время меняла своим куклам пару.
Эдвард покачал головой, не глядя на него, и хотел было что-то сказать, но замолчал, услышав сварливый голос Эммы.
– Вот чего ты добилась, – прошипела дочери Эмма. К Агате так никто и не подошел, да и самой Эмме Уилфред цветок не вручил, шумно суетясь вокруг Розы. – Все тебя боятся – немая, строптивая, год болталась неизвестно где. Что может быть хуже, чем без жениха остаться?
Судя по довольному виду Агаты, это было лучшим, что могло с ней произойти, но тут в разговор вмешался король.
– Не переживай, дитя мое. Сейчас найдем кого-нибудь, – сказал он, из чего Генри сделал вывод, что с пониманием того, кто что чувствует, у отца довольно плохо. – Симон, прошу. Дочь хранителя казны, великолепная партия. Цветы еще есть.
Он жестом подозвал парня, который, кажется, был настолько робким и медлительным, что всех невест разобрали, пока он решал, на какой остановиться. Симон посмотрел на Агату с ужасом. Судя по лицу Агаты, ужас был взаимным.
– Пап, не надо, – еле слышно уронил Эдвард. – Пусть ни за кого не выходит, если не хочет.
– Девушка не может «не хотеть» замуж, – веско сказал король. – За стенами никого достаточно высокородного мы не найдем, а он сын распорядителя дворцовых развлечений.
Семья уже толкала Симона в сторону Агаты – видимо, их впечатлило, что она сидит за королевским столом. Дородная женщина сунула ему в руку цветок, и Симон мелкими шагами пошел к Агате. Та с мычанием юркнула под стол.
– Папа, я тебя серьезно прошу. Ты же сам сказал, что нам нужны новые традиции, – сказал Эдвард, приподнимая скатерть. Агата вцепилась ему в ногу и тряслась так, что Генри чувствовал это коленом. – Давай введем вот такую: если невеста спряталась от жениха под столом, считать это знаком того, что замуж за этого парня она не хочет.
– Это уж слишком, – сурово покачал головой король и расправил плечи. Он не вовремя решил показать, что правителя надо слушаться. – Агата, вылезай. Симон, иди сюда.
– Может, сделаешь что-нибудь? – пробормотал Эдвард, развернувшись к Генри. – Ей всю жизнь придется с ним провести.
Генри вытаращил глаза. До него только сейчас дошло, что все происходящее – кажется, серьезное дело, а не еще одно дворцовое развлечение, чтобы убить время. Поэтому он поднялся и сделал единственное, что пришло ему в голову: сказал правду, надеясь, что это точно отвлечет всех от Агаты, сжавшейся под столом.
– Роберт не погиб. Освальд украл его и вырастил как своего сына, – выпалил Генри. – Ему нужен был разрушитель, и он забрал ребенка в тот день, когда дар впервые проявился. И дал ему другое имя. Мое.
Он перевел дыхание и в упор посмотрел на Эдварда. Генри был уверен, что тот сразу все сопоставит и поймет, но Эдвард смотрел на него с тем же суеверным ужасом, с каким смотрел в пещере на лютую тварь. Все замерли на месте, Симон спрятался за мать, Агата высунула голову из-под скатерти.
– Это я, отец. Я не умер, – пояснил Генри на случай, если выразился слишком туманно. Король смотрел на него, как на умалишенного, и Генри нахмурился. – Вы мне не верите? Я все помню, отец. Помню, как ты меня щекотал. И что на пятилетие мне подарили игрушечную сову. И что…
– Все это могли рассказать слуги. Генри, я понимаю, что вы хотите защитить Агату, но это немного слишком, – сухо проговорил король.
– Да почему вы не верите? – Генри крикнул это громче, чем собирался. Такой паники он не чувствовал еще никогда. – Потому что я не умею красиво говорить? Я всему научусь.