Земля
Шрифт:
— Что и говорить, Северьян — человек, каких поискать. Ведь это он провел коллективизацию в нашем районе. Помните, иные боялись колхоза, как коза волка. Есть у меня родственник, из жениной родни, Иване Эсебуа, знаете, наверное. Так в ту пору я у него гостил. Когда ему предложили вступить в колхоз, уперся что твой бык, ни в какую не сдвинешь с места, — сказал Дзики Дзигва.
— Чем же это ему колхоз не понравился? — спросил Бека Бечвая.
— Не то чтобы он был против колхоза, но землю свою, говорит, ни за что колхозу
Все рассмеялись.
— Вот так и Северьян тогда рассмеялся, — сказал Дзики.
— А что же ему Северьян на это? — спросил Бека.
— «Чью же землю ты в колхозе-то пахать собираешься?» — задал ему вопрос Северьян. «Как, — отвечает Иване, — чью, колхозную, конечно». — «А что ты со своей землей будешь делать?» — опять спросил его Северьян. «А вот об этом вы уж не тревожьтесь, я с ней сам как-нибудь управлюсь», — ответил ему Иване...
Мужики снова рассмеялись.
— А Северьян на это: нет уж, мол, дудки, если в колхоз надумал идти, вынь да положь свою землицу и волов в придачу. А Иване и слышать об этом не желает. «Я, говорит, всю свою жизнь за землю отдал. Сначала вы мне дали ее, а теперь отобрать норовите. Обман, значит, получается, да и только».
— В те годы многим казалось, что их обманули, да еще как, — продолжал Дзики.
— Нынче такого почтенного человека, как Иване Эсебуа, во всем колхозе поискать, а тогда он едва ли не собирался Северьяна застрелить. Да-а, изменились времена, теперь он в Северьяне души не чает.
— Да что там говорить, и я от Северьяна немало добра видел на своем веку, — поддержал беседу мельник Кици Цимурия. — Когда он провизором работал, столько лекарств мне бесплатно давал. Кабы не он, не сидел бы я нынче тут с вами.
— Ничего себе, дорого же ты Северьяну обошелся, — пошутил Бека. — Сколько я себя помню, тебя не покидают болячки да хвороба.
— А как он людям помогал, когда в райисполкоме работал! И все же Варден Букия был особенный человек, — заговорил вдруг старик Куча Кузая.
Уча не пропускал ни одного слова из разговора стариков. Давно он не слышал такой искренней и взволнованной беседы. Постепенно он и сам позабыл о своих горестных думах.
— Придет время, и все станет на свои места, — сказал Бека Бечвая.
— Правду от людей не скроешь, дорогой Бека, — согласился с ним Дзики Дзигва и повернулся к мельнику. — Отсыпь мне твоего табачку, Кици, — и потянулся к кисету мельника на его поясе.
— Т-с-с, я тебе говорю. За такие слова недолго и за Варденом загреметь, — вполголоса сказал Дзики мельник и покосился в сторону Учи.
— Что с тобой, Кици, слова сказать не успеешь, и тут же на попятный, — засмеялся Бека. — Не пристало трусить человеку в нашем возрасте...
— Т-с-с, чудак... — Мельник в отчаянии схватился за бороду, не сводя с Учи перепуганных глаз.
— Эх, Кици, Кици, несносный ты трусишка. А мне теперь и смерть не страшна, — как
— Тебе, может, и не страшна, а нас-то за что, спрашивается! — нервно теребил бороду мельник.
— Вот бы знать, могло ли такое при Ленине произойти? — спросил вдруг Дзики.
— Э-э, нет, Ленин другим человеком был, — протянул старый Куча. — Каждого он видел как на ладони, каждого.
— Тебе-то откуда об этом знать? — изумился бухгалтер.
— Мне Беглар Букия сказывал. А ему Варден, оказывается, говорил.
— А вы помните, как Беглар повстречался с меньшевистской гвардией в поместье Чичуа? — спросил Дзики Дзигва.
— Я тогда юношей был, но слово в слово помню, как встретил меньшевистского офицера покойный Беглар, — сказал бухгалтер.
— Он бы его приветил еще не так... Беглар, бывало, за словом в карман не полезет, — одобрительно усмехнулся Бека и сплюнул в огонь.
— Вот бы взглянуть теперь на того офицера, а? И сын весь в отца пошел! Да меня сам господь бог не убедит, что Варден народу нашему враг, — упрямо повторил Бека. Теперь и он увидел Учу.
— Т-с-с! — прошипел мельник, вцепившись в свою бороденку.
— Что ты все шипишь да шипишь, дай слово сказать по-человечески! — рассердился Бека. — Меня злость и горе душат, не могу я как рыба молчать, ясно?
— У каждого свое горе, но посмотри вокруг, молчат люди, а тебе все неймется! — теперь уже рассердился мельник. Храни про себя свое горе, вот тебе мой совет. Не дай бог, кто услышит этот наш разговор, во всем буду виноват я... Ты ведь знаешь, язык мой — враг мой, но и шила-то в мешке не утаишь.
— А что мы тут такого говорили-то, Кици? Все, о чем мы говорим, давно всем известно, — сказал бухгалтер и дрожащими руками застегнул пиджак на все пуговицы. Во всем колхозе только он один и носил пиджак, чем, кстати, немало гордился. Бывало, небрежно так то расстегнет, то вновь застегнет пуговицы. На бухгалтерские курсы он ушел в крестьянской одежде, а возвратился городским щеголем. Завидев Учу, он изрядно перепугался и стал торопливо перебирать пуговицы на пиджаке.
— И ты туда же, Ипполите? И у тебя, видать, душа ушла в пятки, а? — пристыдил бухгалтера Бека.
— Береженого и бог бережет, семья у меня, Бека, — смутился бухгалтер, оставив в покое пуговицы.
— Нечего тут труса праздновать, — поддержал Бека Дзики Дзигва.
— Легко сказать, но... — попытался оправдаться бухгалтер.
— Что «но»? — переспросил Дзики.
— Ни к чему вроде этому парнишке слушать наш разговор, — вмешался Кици Цимурия, перестав теребить свою бороду.
— Ты всю жизнь только «т-с-с» и говоришь, Кици, — сказал седой как лунь колхозник Мадан Сартания. Опираясь подбородком на посох, он до сих пор молчал, но теперь, подстегнутый словами Дзики, осмелел и так осадил Кици, что все диву дались.