Земля
Шрифт:
— Я пойду сейчас же.
Когда они подошли к постели О-Лан, она лежала в забытьи, пот, словно роса, выступил у нее на верхней губе и на лбу. И старый врач наклонил голову, чтобы рассмотреть его. Он протянул руку, сухую и пожелтевшую, словно у обезьяны, и пощупал пульс, и, довольно долго продержав ее руку в своей, он важно покачал головой, говоря:
— Селезенка увеличена, и печень не в порядке. В матке — камень величиной с человеческую голову, желудок ослаблен. Сердце едва бьется, и в нем, без сомнения, есть черви.
При этих словах сердце Ван-Луна замерло, и в страхе он закричал сердито:
— Ну, так
О-Лан открыла глаза, услыша его голос, и посмотрела на них, не понимая, в чем дело, усыпленная болью. Тогда старый врач заговорил снова:
— Это тяжелая болезнь. Без ручательства за выздоровление я возьму с тебя десять серебряных монет. Я дам тебе трав с сушеным тигровым сердцем и собачьим зубом, свари все это вместе и дай ей пить отвар. Но если ты хочешь, чтобы я ручался за полное выздоровление, тогда пятьсот серебряных монет.
Когда О-Лан услышала слова: «пятьсот серебряных монет», она сразу очнулась от забытья и сказала слабым голосом:
— Нет, моя жизнь не стоит таких денег. За эту цену можно купить хороший участок земли.
И когда Ван-Лун услышал ее слова, все прежние угрызения совести проснулись в нем, и он ответил с горячностью:
— Я не хочу смерти в моем доме и могу заплатить.
Когда старый врач услышал его слова: «и могу заплатить», глаза его жадно сверкнули. Но он знал, что закон покарает его, если он не сдержит слова и женщина умрет, и потому сказал не без сожаления:
— Нет, по цвету глазных белков я вижу, что ошибся. Я не стану ручаться за выздоровление, если не получу пяти тысяч серебряных монет.
Тогда Ван-Лун понял и посмотрел на доктора с грустью. У него не наберется столько серебряных монет, если он не продаст своей земли, но он знал, что продавать ее бесполезно, так как то, что врач сказал, означало: «Эта женщина умрет».
Он вышел поэтому вместе с врачом и заплатил ему десять серебряных монет. Потом Ван-Лун пошел в темную кухню, где О-Лан провела почти всю свою жизнь и где теперь, когда ее здесь нет, никто его не увидит; он отвернулся лицом к почерневшей стене и заплакал.
Глава XXVI
Но жизнь не сразу умерла в теле О-Лан. Она едва перешла за средний возраст, и жизнь нелегко уходила из ее тела, и О-Лан пролежала на своей постели много месяцев. Все долгие зимние месяцы она не вставала со своей постели, и Ван-Лун и его дети в первый раз узнали, чем она была в доме и как она заботилась о них.
Оказалось, что никто не умеет разжигать траву и поддерживать огонь в печи, и никто не умеет переворачивать рыбу в котле так, чтобы она оставалась целой, и чтобы один бок не подгорел, прежде чем изжарится другой, и никто не знает, какие овощи надо жарить на кунжутном масле и какие — на бобовом. Под столом было насорено крошками и объедками, и никто не подметал их, пока Ван-Лун, раздраженный дурным запахом, не звал со двора собаку, чтобы она вылизала пол, или кричал младшей дочери, чтобы она собрала и выбросила сор.
И младший сын старался заменить свою мать, оказывая услуги старику-деду, который стал беспомощен, как малый ребенок. И Ван-Лун не мог втолковать старику, что случилось и почему О-Лан не приходит к нему с чаем или кипятком и не помогает ему ложиться и вставать, и старик раздражался, потому что она не приходила на его зов, и бросал чашку с чаем на пол, как своенравный
Только бедная дурочка ничего не знала, и только она улыбалась и попрежнему теребила свой лоскуток. Но кто-то должен был о ней думать и приводить ее на ночь домой, кормить ее, сажать днем на солнце и уводить ее в дом, если шел дождь.
Обо всем этом кто-то должен был помнить. Но даже сам Ван-Лун забывал о ней, и однажды они оставили ее на дворе на всю ночь, и на следующее утро бедняжка дрожала и плакала; и Ван-Лун сердился и бранил сына и дочь за то, что они не подумали о своей сестре, бедной дурочке. Потом он понял, что они только дети, которые пытаются заменить свою мать, и им это не по силам. И он смирился. И после этого он сам заботился о бедной дурочке утром и вечером; если шел дождь или снег, или дул холодный ветер, он уводил ее домой и сажал в теплую золу, сыпавшуюся из кухонного очага. В продолжение темных зимних месяцев, когда О-Лан лежала при смерти, Ван-Лун не обращал внимания на свою землю. Он передал зимнюю работу и батраков под начало Чина, и Чин трудился преданно. И утром и вечером он подходил к дверям комнаты, где лежала О-Лан, и дважды в день спрашивал напряженным шопотом, как она себя чувствует. Наконец Ван-Лун этого не вынес, потому что каждое утро и каждый вечер он мог только ответить: «Сегодня она выпила немножко куриного супу», или: «Сегодня она съела жидкой рисовой каши», — и он приказал Чину не спрашивать ни о чем. Пускай работает как следует, этого достаточно.
В течение всей холодной темной зимы Ван-Лун часто сиживал рядом с кроватью О-Лан, и если ей было холодно, он разводил глиняную жаровню с угольями и ставил рядом с кроватью для тепла, и она шептала, и, голос ее становился с каждым разом все слабее:
— Это стоит слишком дорого!
Наконец ему стало до того тяжело это слушать, что он крикнул:
— Нет, я больше не могу! Я продам всю мою землю, если это тебя вылечит.
Она улыбнулась и прошептала, задыхаясь:
— Нет, этого я тебе не позволю. Ведь я должна умереть когда-нибудь, а земля останется после меня.
Но он не хотел и слышать о ее смерти, встал и вышел ив комнаты, когда она заговорила о ней.
Тем не менее он знал, что она должна умереть и что ему следует помнить свой долг; и потому он отправился однажды в город и там зашел в лавку гробовщика и осмотрел все гробы, выставленные на продажу, и выбрал хороший черный гроб из тяжелого твердого дерева. И гробовщик, который следил за его выбором, сказал вкрадчиво:
— Если ты купишь два, я уступлю тебе треть цены. И почему бы тебе не купить гроб и для себя и знать, что ты обеспечен?
— Нет, мои сыновья обо мне позаботятся, — ответил Ван-Лун. А потом он подумал о своем отце, и ему пришло в голову, что у него нет еще гроба для старика, и он прибавил: — Но у меня есть старик-отец, и он, должно быть, скоро умрет: он едва ходит, почти оглох и наполовину ослеп, так что я возьму оба.
И гробовщик обещал еще раз покрыть гроба хорошей черной краской и прислать их на дом Ван-Луну. И Ван-Лун сказал О-Лан, что он сделал, и она была довольна, что он позаботился о ней и приготовился к ее смерти.