Земляки

День стоит жаркий. Солнце так и плавится на крыше черного «шевроле», который застрял у края Павлякова луга. На дверцах машины надпись: «Такси № 1». Внутри машины до того тесно, что только диву даешься, как это туда влезло столько народу: на заднем сиденье красуется почти вся семья Павляков! Марыня, женщина лет пятидесяти, судорожно прижимает к себе сумочку из искусственной кожи. Хотя сумочка и пуста — без нее женщине невозможно, никакого виду не будет. А Марыня явно готовится к какому-то торжественному событию: об этом свидетельствуют локоны ее старательно сделанной завивки. Они такие густые и курчавые, что кажется, будто на ней надета шапка из бараньего меха… Втиснувшись в самый угол и прижавшись головой к крыше машины, сидит старший сын Марыни. Витольд, держа на руках восьмимесячную дочурку Аню. Его жене Ядвиге пришлось пристроиться на коленях Витольдова младшего брата, Павлика.

На переднем сиденье, рядом с водителем, восседает сам отец семейства — Казимеж Павляк. Лицо его выражает крайнее напряжение. Казимеж и так взмок от жары, а тут еще давит на кадык тесный негнущийся воротничок нейлоновой рубашки, стянутый галстуком… Казимеж то и дело нервно поправляет новехонькую шляпу из жесткого фетра, специально купленную ради сегодняшнего торжества.

Машина продолжает стоять на месте. С каждой секундой растет напряжение пассажиров. Водитель то включает, то выключает мотор. Тот хрипит, трещит, но не заводится. Все нервничают.

— Карбюратор, наверное, барахлит, надо жоклер продуть, — солидно замечает Павлик.

Студент Политехнического института, он чувствует себя вправе давать советы, если дело касается техники.

— Ничего! Пойдет, собака, — цедит сквозь зубы шофер, профессиональная честь которого посрамлена в столь ответственный момент.

— Казимеж, что ж делать-то, ведь опоздаем! — волнуется Марыня.

Павляк, нервно дернув себя за ус, вытаскивает старинные часы на цепочке. Поглядев на них, решительно открывает дверцу.

— К черту такую езду! Вылазьте! — командует он и, выскочив из машины, торопливо семенит по пересекающей луг тропинке.

Теперь наконец можно как следует рассмотреть его: невысокий, плотный, он почти бежит, придерживая рукой шляпу и энергично перебирая коротковатыми ногами.

За ним гуськом следует все семейство, бросив смущенного таксиста у его роскошного, но бесполезного «шевроле». Таксист с досадой пинает переднее колесо — такой конфуз: обещал доставить Павляков на вокзал, и вдруг машина ни с места!

— Казимеж, подверни брючины-то, ведь нынче мокро! — кричит Марыня вслед мужу, за которым никак не поспеет. — И надо же было с этим ихним такси связываться! — ворчит она, отдуваясь на ходу. Теперь бегай как жеребец на скачках…

Услышав далекий гудок паровоза, все прибавляют шагу — до станции еще идти и идти!

Когда они добегают до станционного домика, на котором красуется надпись «Рудники», вдали еще виден дымок отошедшего поезда. В конце перрона одиноко стоит пожилой мужчина в соломенной шляпе. Возле него — куча чемоданов и чемоданчиков. Он растерянно оглядывается вокруг.

Казимеж Павляк останавливается на секунду и, приложив ко лбу ладонь козырьком, бормочет под нос: «Ой, да это ж, наверное, он и есть!» Затем поправляет шляпу, отворачивает штанины брюк и. крякнув, направляется торжественным шагом к приезжему. За ним, соблюдая небольшую дистанцию, медленно движется развернутой цепью все семейство, В двух шагах от пожилого мужчины Павляк останавливается и смотрит на него таким напряженным взглядом, будто собирается притянуть его к себе глазами. Приезжий вежливо приподымает шляпу и говорит по-польски с сильным английским акцентом;

— Я Джон Павляк. Ты есть мой брат?

— Да, это я. — Казимеж говорит внешне спокойно, но подбородок его дрожит и судорожно дергается в кольце жесткого воротничка кадык.

Вдруг, не выдержав такой официальности, он бросается на грудь брата и кричит во весь голос:

— Ой, Яська, неужто это ты!

Сплетенные в тесном объятии, они стоят неподвижно, точно слившись воедино. Братья не виделись почти сорок лет…

Мало-помалу вокруг них собирается толпа: тут и семейство Павляка и посторонние зрители. Все стоят молча, с волнением наблюдая за этой встречей. То тут, то там мелькает носовой платок, женщины украдкой отирают глаза.

Наконец братья отрываются друг от друга. Казимеж вспоминает, что брата надо познакомить со своим семейством.

— Это Маня [1] ,— говорит, он подталкивая вперед жену. — Постарела малость, поизносилась, а? — смеется он, пока брат целуется с Марыней. — А это Витя. — Казимеж толкает в бок старшего сына. — Он через год как раз родился, как ты в эмиграцию подался. А это внучка, Аня, — осторожно взяв крохотную ручку девочки, он вкладывает ее в огромную ладонь брата.

Теперь очередь Павлика: этот родился уже здесь, на западных землях, нынче учится, студент.

Толстяк Кекешко, местный мельник, который тоже оказался среди зрителей, сделав шаг вперед, спешит представиться:

— А я как раз ему крестным отцом довожусь…

Витольд, улучив момент, снимает шляпу и пожимает дяде руку.

— Спасибо вам, дядя, что вы моей Ане крестным отцом быть согласились. Мы все ждали, пока приедете, не крестили…

— А где же мать малышки? — интересуется приезжий.

Только после этого осмеливается подойти к знатному гостю Ядвига. До этого она держится в сторонке.

— А откуда она? Из чьих будет? — спрашивает «американец», внимательно разглядывая лицо молодой женщины.

— Да от соседов наших… — торопливо поясняет Казимеж, точно боясь, что кто-нибудь из присутствующих опередит его и скажет не то, что нужно.

Представив всех, Казимеж считает встречу оконченной и кивает сыновьям, чтобы взяли чемоданы. В это время к станции подъезжает злополучное такси. Казимеж, весело кивнув в его сторону, говорит несколько нараспев [2] :