Землянин, поберегись!
Шрифт:
Раньше бы она загорелась любопытством. А теперь попросту кивнула.
— Но если временные или пространственные эффекты отсутствуют, как это излучение можно проследить? Они будут совершенно ненаправленными, если не удастся собрать его в пучок.
— Это я сделать не могу — пока. Я сделал запись алгоритма импульсов, которые соответствуют расположению звезд в этой части Галактики. Каждый импульс соответствует одной звезде, его интенсивность — ее абсолютной яркости, а интервал между ним и последующим импульсом — расстоянию до других звезд.
— Но это же одномерное представление, а пространство — трехмерно.
— Я знаю.
— И сколько ты уже ждешь?
Он задумчиво улыбнулся:
— Уже около года — и никакого отклика. Я начинаю беспокоиться. Может быть, мне придется предпринять что-нибудь другое.
— Может быть, они вообще не используют твои ультраволны. Они могут быть неизвестны в той культуре.
Он кивнул.
— Вполне вероятно. Но что же мне остается?
Она молчала.
Джоуль пошевелился и вздохнул.
— Вот такая история, Пегги.
Она молча кивнула.
— Не жалей меня, — добавил он. — У меня все в порядке. Исследования — интересные. Местность мне нравится, и я здесь счастливее, чем где-либо еще.
— К сожалению, это мало о чем говорит, — ответила она.
— Да, но теперь, Пегги, ты знаешь, кто я такой. Монстр. Более далекий от человека, чем обезьяна. И меня нетрудно будет забыть.
— Труднее, чем тебе кажется, Джоуль. Я тебя люблю. И всегда буду любить.
— Но Пегги, это же смешно. Только представь себе, что мы действительно стали жить вместе. У нас никогда бы не было детей… но, вероятно, это не так важно. У нас не было бы ничего общего. Совершенно ничего. Мы не могли бы разговаривать, были бы не в состоянии заниматься множеством мелочей, из которых и состоит брак, мы вряд ли смогли бы вместе работать. Я уже больше не могу жить среди людей, а ты вскоре потеряешь всех друзей и станешь такой же одинокой, как я. И в конце концов ты состаришься, у тебя иссякнут силы, и ты умрешь, а я только-только буду приближаться к зрелому возрасту. Пегги, это будет невыносимо для нас обоих.
— Я знаю.
— Лангтри — прекрасный человек. Его было бы нетрудно полюбить. Ты не вправе лишать человечество продолжения рода с такой блестящей наследственностью, как твоя.
— Возможно, ты прав.
Он взял ее за подбородок и приблизил ее лицо так, чтобы смотреть прямо на нее.
— Я обладаю определенной энергией. Если ты мне поможешь, мне удастся переориентировать твои чувства.
Она вся напряглась и отпрянула, ее глаза округлились от страха.
— Нет…
— Не дури. Я сделал бы сейчас только то, что в любом случае сделает время. — Его лицо освещала усталая, кривоватая улыбка. — На самом деле, Пегги, меня чрезвычайно легко забыть.
Его воля была слишком сильной. Она исходила через его сверкающие глаза и излучалась всеми тонкими
Наконец она кивнула. На лице Джоуля появилась улыбка, так хорошо ей знакомая. И он начал говорить. Она так и не вспомнила, как прошел остаток той ночи, осталось лишь ощущение полусна, воспоминание о мягком голосе, что-то нашептывавшем прямо в ее мозгу, о лице, которое она видела словно сквозь мерцающую дымку. «Только однажды, — вспоминала она, — появилась какая-то машина, которая щелкнула и загудела, вспыхивая при вращении в темноте». Ее память зашевелилась, заколебалась, как пруд со стоячей водой, и воспоминания, которые ее уже давно перестали тревожить, всплыли на поверхность, словно с ней рядом оказалась ее мать.
Туманным утром он ее отпустил. Она была полна глубокого, нечеловеческого спокойствия и смотрела на него пустым взглядом лунатика, а голос ее был совершенно лишен интонаций. Это ненадолго, вскоре она опять войдет в норму, но Джоуль Уэдерфилд останется воспоминанием с легкой эмоциональной окраской, призраком в глубине ее сознания.
Призраком. Он чувствовал крайнюю усталость: его силы и воля словно вытекли из него. Он был здесь чужим, лишь тенью существа, которому надлежало скользить между звезд, Солнце стирало его с Земли ластиком своего света.
— Прощай, Пегги, — сказал он. — Храни мой секрет. Никому не говори, где я. И будь счастлива до конца своих дней.
— Джоуль! — Она постояла на пороге нахмурившись. — Джоуль, если ты можешь внушить мне свои мысли, разве то же самое не могут сделать другие представители твоей расы?
— Конечно, могут. А что? — Впервые он не знал, что последует дальше: она слишком изменилась и стала непредсказуемой.
— Просто мне подумалось, зачем им для связи передатчики вроде твоего ультраволнового? Они должны передавать мысли на межзвездные расстояния.
Он моргнул. Это приходило ему в голову, но он об этом не задумывался, потому что был слишком поглощен своей работой.
— До свидания, Джоуль. — Она повернулась и пошла, растворяясь в сером тумане. Луч утреннего солнца случайно пробился сквозь его пелену и осветил ее волосы. Он стоял на пороге, пока Пегги не скрылась из виду.
…Большую часть дня он проспал. Проснувшись, он начал думать над тем, что ему было сказано.
Но ведь Пегги, должно быть, права! Он слишком глубоко ушел в чисто технические проблемы ультраволн и проводил время за математическими расчетами вместо того, чтобы остановиться и обдумать ситуацию. Но это имело смысл.
Он имел очень слабое представление об энергиях, которыми было наделено его сознание. Физика казалась ему простейшим выходом. К тому же в одиночку ему вряд ли удалось бы продвинуться в исследованиях собственного мозга.
Человеческий маугли мог быть потомком какого-нибудь математического гения, но если его не обучали ему подобные и он не усвоил основы арифметики, не умел говорить и общаться с людьми, ему оставались недоступны действия, выделяющие человека из животного мира. Когда среда ничего не говорит человеку о пути, пройденном его предками, ему не хватит жизни, чтобы пройти отрезок, проделанный ими до превращения в людей, и начальную стадию развития человека.