Землю грызет мертвец
Шрифт:
Чисто, показал он.
Я осторожно вышла за ним.
Светло-желтые стены. Бордовый ковер с крупным растительным орнаментом. Золотые светильники. Ощущение буржуазной обыденности, чем-то врубающей ощущение ужаса. Еще бы саундтрек из Хичкока — и можно прямым ходом следовать в дурдом.
Дэвид ткнул меня в плечо.
— Соберись! — прошипел он.
Уж кто-кто, а твой близнец чует, когда ты воспаряешь мыслью. Его не обманешь.
С нашего места лифта не было видно, но лестница всего через две двери слева. И этаж всего второй — очень недолго спуститься в вестибюль,
Распахнулась дверь на лестницу, и не меньше дюжины людей-охранников бросились к нам. Дэвид полоснул по ним из «М4», свалил, наверное, шестерых, остальные подались назад, давая нам возможность повернуться и бежать.
Мы бросились по коридору, тревожно переглянувшись при звонке лифта, остановившегося на нашем этаже. Из ниши, где оказалась кабина, вышли Джесс и Мэтт, неестественно красивые и непривычно жестокие. У обоих по шее струилась кровь, но они это вряд ли заметили, надвигаясь на нас.
— Ах ты стерва! — заорал на меня Дэвид. — Ты им дала умереть!
Эти слова взорвали меня гранатой.
— Нет! — крикнула я в ответ. — Они могли жить! Они могли быть сейчас с нами!
— Ну вот. Зачем бы нам такое? — спросил Мэтт, широко улыбаясь, и новые клыки блеснули кровью из его собственных губ.
Ярость охватила меня, внезапная и непобедимая. Она горела во рту и в пальцах, каким-то краем сознания я поразилась, что волосы у меня не вспыхнули пламенем.
— Ты мудак! — заорала я на него. — Превратился, значит? Кретин, трус, МУДАК!
Я бросилась на него неудержимым зарядом гнева, имея одну только цель: измолотить гада и вышвырнуть его к чертям из Додж-сити.
И ударила так, что у самой сердце чуть не лопнуло. Он упал навзничь, увлекая с собой Джесс. Дэйв у меня за спиной все выкрикивал исковерканные и злые слова, и я их слышала и понимала, но не могла бы перевести.
— Давай, давай! Давай! — кричала я ему.
В конце коридора светилось широкое окно, и я бросилась туда, как спринтер-автогонщик, ударила ногами и пролетела насквозь, прикрывая лицо, чтобы осколки резали только ноги, руки и плечи — небольшая цена за свободу. Упала на подогнувшиеся колени, покатилась, как тот бедняга слаломист, пропустивший ворота на олимпиаде и чуть не упавший вниз со склона. Быстро поднявшись, я успела добежать до края парковки, и тут он меня поймал.
Я обернулась, рыча как загнанный в угол барсук.
Вайль отпустил меня, поднял обе руки вверх, показывая, что у него нет оружия.
— Ты пошла в гостиницу принимать душ, — сказал он. — Я не должен был отпускать тебя без охраны. Должен был знать, что ты можешь заснуть. Кирилай предупредил меня, что ты в опасности. — Он посмотрел на меня, и глаза у него наполнились слезами. Следующие его слова я еле услышала и запомнила, наверное, только потому что потрясена была, услышав от него ругательство. — Твою мать! Ты посмотри, до чего я тебя допустил.
У меня начали болеть раны по всему телу. Огромной волной накатила слабость.
— Вайль… что-то мне нехорошо. — Я посмотрела на себя — кровь и стекло покрывали меня примерно в равных количествах. И здоровенный кусок стекла торчал из правого бедра. — Вот это точно придется зашивать, — сообщила я заплетающимся языком и отключилась.
Глава 20
Следующие два часа тихо проплыли медленной лодочкой через зомбиленд. В основном я просто таращилась в никуда. Я заверила озабоченного и начисто лишенного чувства юмора доктора Даррила, что не собиралась совершать самоубийства и что на этой неделе ему не придется снова меня видеть. Я согласилась пообщаться со специалистом по расстройству сна и даже не удивилась, что таковой существует. Но когда мы с Вайлем вышли из приемного отделения, я бросила в урну карточку с датой визита.
— Зачем ты это сделала? — спросил Вайль недоуменно.
— Это через три недели. Мне ни за что не прожить так долго с этими кошмарами.
Мы взяли такси до гостиницы, и я подождала снаружи, пока Вайль разбирался с портье. Все было очень цивилизованно, и в конце они пожали друг другу руки. Лучше бы орали. Если бы я видела, что тетка злится на меня за разбитое окно, то меньше чувствовала бы себя пациенткой дурдома.
Уверив его, что могу дойти обратно до фургона, я тут же поймала себя на желании, чтобы Вайль меня понес. Это могло бы уменьшить его чувство вины — такое жаркое, что хватило бы на неделю отапливать Ватикан. Я не видела в этом смысла — его же там не было. Но он чувствовал, что должен был быть, потому что он схверамин. Даже спрашивать не надо, и так понятно. А чувство вины — оно никогда не играет честно.
— Есть хочешь? — спросил он. — У нас с собой сандвичи.
— Да нет, спасибо.
— Замерзла?
— Да нет, пожалуй.
— Устала?
— Чуточку.
— Тебе надо спать, — сказал он и пристукнул тростью по земле. — Ладно, не важно.
Его взгляд пробежал по моим забинтованным рукам, остановился на ноге.
— Она не болит, — сказала я.
— Но будет.
Это да. Скоро действие обезболивающих прекратится, и начнется одно сплошное «ой».
И что сказать? «Я тебя прощаю»? Надменно. «Могло случиться с каждым»? Очевидно. «Это моя проблема»? Только если я собираюсь вечно быть одинокой. Но должны быть какие-то слова, чтобы оттаяло ледяное лицо Вайля, это подавляющее чувство вины «я-не-смог-тебя-защитить».
— Ты у меня в большом долгу, — сказала я.
— Что?
Я коснулась его руки, остановила, чтобы посмотреть на него долгим откровенным взглядом.
— Я только попрошу тебя расплатиться, вот и все. — Я осклабилась. — А ты меня знаешь. Дешево не отделаешься.
Он запрокинул голову и расхохотался сурово — и в то же время с облегчением.
— Не сомневаюсь. У тебя уже есть о чем попросить?
— Вообще-то да. Можешь честно ответить мне на один вопрос?
— Могу попытаться.
— Сколько ты золотых приисков выиграл в покер?
Едва заметно приподнялась левая бровь.
— Ты снова сплетничала с секретаршами?
— Вы, мистер, отвечайте на вопрос.
— Один. А два других я купил лет на десять позже.
— Вот как… — Я на минуту задумалась. — Знаешь, ты единственный из моих знакомых, кто владеет тремя золотыми приисками.
— Ты не хотела бы как-нибудь со мной съездить туда на экскурсию?
От мыслей, на которые наводил этот вопрос, меня даже повело немного.