Зеркала Борхеса
Шрифт:
– Прошу, поручик, выслушать несколько слов о правилах поведения на японских островах, – встрепенулся Ван-Перси. – Здесь всё очень просто. Внимательно смотрите на меня и старательно дублируйте. Я кому-то киваю небрежно, и вы кивайте. Я улыбаюсь, и вы улыбайтесь. Я склоняюсь чуть ли не до земли, и вы склоняйтесь… Кстати, вас я представлю своим двоюродным племянником. Мол, у вас на острове Борнео разбита обширная сельскохозяйственная плантация, вследствие чего и возникла-образовалась острая нужда-потребность в умелых работниках. То бишь, в покорных и понятливых рабах… Не возражаете? Вот, и договорились…
Самураи пассажирам шлюпки вылезти на причал не помогали, но на лёгкий поклон и слащавую улыбку Ван-Перси (а
После короткого разговора на японском языке со встречающими, Ван Перси обернулся к Алексу и сообщил:
– Повезло вам, поручик. Дайме Ишидо сейчас отдыхает в своём загородном поместье, примерно в трёх милях отсюда. А, ведь, он мог сейчас находиться… Где он только не мог – находиться. На междоусобной войне, к примеру, у которой нет ни начала, ни конца. А ещё он мог усвистать на далёкие северные острова – вкушать мудрость тамошних умников и мудрецов. Короче говоря, его можно было бы дожидаться здесь целый год, потому что даже голландцам разрешается отходить от берега, где пристали их корабли, крайне редко. Только в особых случаях… Ладно, не буду напрягать вас избытком информации. Сейчас подадут повозки. Хотя японцам европейская культура и не приглянулась, но обычай – важных особ перемещать на лошадях – вполне даже прижился. Сундучок вам разрешено взять с собой…
Японская деревушка жила своей обыденной и нехитрой жизнью: люди – в основном мужчины, одетые скромно и неприметно – куда-то торопились по делам, кланяясь проезжавшим путникам до самой земли.
Загородная резиденция японского дайме напомнила Алексу среднестатистическую европейскую дворянскую усадьбу восемнадцатого века: старый ухоженный парк, цепочка длинных прудов, комплекс бело-жёлтых зданий под красно-коричневыми черепичными крышами.
Естественно, что местный феодал, демонстрируя собственную значимость, принял заморских гостей только через три с половиной часа. Всё это время путешественники провели на террасе чайного домика, любуясь на пейзажи маленького сада, где вместо деревьев и кустарников в землю были «посажены» большие и маленькие булыжники-валуны, густо поросшие разноцветными мхами и лишайниками.
Тихо и таинственно журчал крохотный ручеёк, звонко обрываясь невысоким водопадом в идеально-круглый пруд с золотисто-жёлтыми рыбками. Трудолюбивые пчёлы жужжали монотонно и устало. Где-то вдалеке чуть слышно куковала кукушка.
«Умеют, всё же, азиаты создавать идеальную обстановку для неторопливых философских размышлений», – завистливо вздохнул мечтательный внутренний голос. – «Воистину, всё вокруг – только глупая суета и бестолковый тлен…».
Наконец, к чайному домику подошёл низенький кривоногий самурай, облачённый в скромное тёмно-коричневое кимоно, и скупым жестом указал на одно из бело-жёлтых строений.
Внутренняя обстановка дома была приятной, милой и спокойной. По крайней мере, никто даже и не пытался тыкать в глаза посетителям пошлой роскошью: никакой тебе позолоты, кричащей о сказочном богатстве хозяев, только хлипкая и изящная мебель, да стены, отделанные деревянными рейками, местами оклеенными цветной непрозрачной бумагой.
Дайме Ишидо встретил посетителей, сидя на высоком помосте. Вокруг помоста неподвижно застыли четыре самурая самого свирепого вида в чёрных парадных кимоно, щедро расшитых золотыми и серебряными нитями: сплошные драконы, дракончики и многоголовые зубастые змеи.
Ван Перси, рассыпаясь в цветастых фразах и выражениях, рассказал о целях их визита. Пока он говорил, дайме – мужчина толстый и вальяжный – неотрывно и изучающе смотрел на Алекса.
Когда голландец закончил повествование, Ишидо ладонью правой руки прикрыл свои узкие, бесконечно-чёрные глаза, после чего небрежно бросил длинную рубленую фразу.
– Дайме говорит, что безупречная честность – отличительная черта всей японской нации, – послушно перевёл Ван Перси. – Ишидо хочет, чтобы вы – первым делом – лично посмотрели бы на пленников, о которых идёт речь, и убедились, что все они являются хорошими работниками и находятся в добром здравии. Рисовые поля, где трудятся пленённые русские моряки, расположены совсем недалеко от этого поместья, примерно в двух милях. Но подходить к этим полям близко дайме запрещает. Вам разрешено лишь издали посмотреть на предмет будущей торговой сделки, используя для этого подзорную трубу…
Два самурая величественно шествовали впереди европейцев, ещё трое замыкали колонну.
Вскоре на смену высоким деревьям старого парка пришли бесконечные рисовые поля, залитые мутной водой, из которой поднимались ровные ряды ярко-зелёных ростков. На очередном поле – почти по колено в воде – усердно трудились два десятка (может, чуть больше), смуглых крестьян, одетых только в короткие набедренные повязки.
Один из самураев остановился и что-то негромко залопотал, указывая рукой на работавших подёнщиков.
– Он разрешает вам воспользоваться подзорной трубой, – перевёл Ван-Перси.
Чуть впереди других сельских тружеников, старательно пропалывающих ряды молодых рисовых всходов, двигался пожилой черноволосый мужчина с покатыми плечами.
«Это он и есть, Матвей Силыч Борх-хун», – доложил дисциплинированный внутренний голос. – «Работает, как ни в чём не бывало. И при этом грустно улыбается – словно итальянская тряпичная кукла Пьеро… А где же, братец, наша обожаемая невеста?».
Алекс перевёл подзорную трубу на небольшой холмик, поросший редким кустарником. Две пожилые японки активно суетились возле дымного костра, а чуть в стороне от женщин белобрысый мальчишка усердно оттирал куском зеленоватого мха большую медную сковороду.
«Анютка, родимая ты наша!», – умилился сентиментальный внутренний голос. – «Похудела-то как! Вернее, постройнела. Тростиночкой камышовой – прямо-таки – смотрится…».
Они, развернувшись, уже зашагали назад, к поместью, когда перед лицом Алекса промелькнуло что-то светлое. Он, резко вытянув руку, ловко схватил пролетавший предмет.
«Бумажный самолёт-журавлик?», – заинтересованно захмыкал нетерпеливый внутренний голос. – «Может, это тайное послание от «рисовых» узников? Разверни-ка, братец, бумажную птичку… Осторожнее, охламон! Не дай Бог, самураи заметят. Не делай, пожалуйста, резких движений… Ага, записка на русском языке. А я что говорил? Итак, зачитываю: – «Алексей! Не верь японцам. Для них обмануть белолицых европейцев – святое дело. Особенно, когда это касается долгосрочных обещаний. Решать надо, уповая на жадность азиатскую, всё сразу. Здесь и сейчас. Поэтому, как твой тесть будущий, приказываю. Выкупай у дайме только Анюту. Выкупай и срочно увози на корабль. А мы сами убежим. Уже и дельный план имеется. На этом всё. До встречи. Матвей Борх-хун…». Интересный текст, братец. Есть, право слово, над чем задуматься…».
Дайме выдал длинную и заковыристую тираду, после чего, сложив пухлые ладошки на объёмистом чреве и чуть насмешливо поглядывая на Алекса, довольно откинулся назад.
– Он обозначил цену за пленённых русских моряков, – удивлённо морщась, сообщил голландский купец. – Неслыханное дело. Речь идёт о воистину нестандартной сделке. За двадцать пять работников-рабов японец запросил – корабль.
– Простите, какой ещё корабль?
– Обыкновенный. Морской. С приличной грузоподъёмностью. Как минимум – торговый двухмачтовый бриг.