Зеркала
Шрифт:
Я чуть не споткнулась, засмотревшись, и цапнула Кондора за рукав.
Он истолковал это как-то по-своему.
– Здесь нечего бояться. И вообще. – Он посмотрел на меня и ухмыльнулся с этаким легким острым высокомерием. – Пока я не боюсь, не бойся ничего.
Я разжала пальцы.
– А если ты боишься? – спросила я, поднимаясь за ним к зеркалу.
Ступени были выщербленными и затертыми.
– О, тогда беги в ужасе и прячься под кровать, – фыркнул маг и провел рукой по металлической раме, словно смахивал несуществующую пыль. – Это дверь, – сказал Кондор, словно представлял
– Очень приятно, дверь, – ответила я с усмешкой. – Будем знакомы.
Мне показалось, что где-то вдалеке раздался еле слышный хрустальный перезвон, как будто бы ветер смахнул с крыши мелкое крошево льда.
Мое отражение в зеркале едва доставало макушкой до плеча отражению волшебника, и красные кеды на полу, на котором различался какой-то затертый узор, выглядели дико. Наверное, еще более дико, чем на паркете в украшенных гобеленами залах.
Я вдруг поняла, что там, в библиотеке, мне ничего не сказали про мой наряд. Кондору все равно или… или это такое проявление вежливости?
Кондор повернулся ко мне и бесцеремонно сунул руку в карман своего сюртука, ни капли не смущаясь тем, что этот самый сюртук в этот момент был надет не на нем.
– Держи булавку, – с усмешкой сказал он, протягивая мне небольшие кожаные ножны.
В них оказался нож, маленький, чуть длиннее моей ладони от запястья до кончиков пальцев. Загнутое лезвие, заточенное с внутренней стороны, напоминало не то серп, не то коготь хищника.
Совсем не булавка.
Я моргнула и поняла, что мне страшно.
Это тебе не кровь в больничке сдавать, дурочка.
– Что я… – я подняла взгляд на Кондора.
– Что ты должна делать? – мягко подсказал он.
– Ну… да. – Я дотронулась острым кончиком ножа до подушечки большого пальца. Страшно. – Чертить какие-то символы или…
Кондор покачал головой.
– Ничего такого. Просто положи руку на раму. Вот так. – Его пальцы легли на один из металлических завитков. – И попытайся представить то, что хочешь увидеть. Или кого хочешь. Найди свой маяк. – Кондор улыбнулся. – И сама к нему выйдешь.
Я моргнула.
– И все?
– Ну… – Его взгляд скользнул по ножу в моей руке. – Остальное – уже моя работа.
Я разочарованно хмыкнула, демонстративно взвешивая нож в руке.
– Что? – ласково спросил Кондор, наклонив голову набок.
– Я ожидала сложных ритуалов и заклинаний, – призналась я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
Почти дерзко.
– Сейчас в них нет нужды, – маг ухмыльнулся, чуть вздернув подбородок.
Кажется, он понял, что я болтаю, чтобы оттянуть неприятный момент, и нашел это забавным.
Стальной коготь замер над моей кожей.
– А если ты мне врешь? – спросила я. – И все, что я увижу, будет только иллюзией?
Кондор скрестил руки на груди, вздохнул и демонстративно закатил глаза, словно спрашивал у местных духов, за что ему это все. Будь его воля, он, кажется, еще бы и головой о зеркало побился.
– У меня нет причин тебе врать, – устало ответил волшебник. – Если бы я хотел задурить тебе голову, выбрал бы куда менее затратный для себя способ. Не потащился бы сюда в мороз. Не
Направленный на меня взгляд был хмурым.
Я сжала лезвие ножа в руке и вытащила, рассекая себе ладонь быстро и глубоко, наверное, глубже, чем надеялась. Тут же стало горячо, липко и больно, алое проступило между пальцев, потекло по запястью, а я так и стояла с разведенными в стороны руками, сжимая в правой рукоять ножа.
Кондор забрал нож, не без труда разжав мои побледневшие пальцы.
Он ничего не сказал, но осторожно приобнял за плечи, подталкивая вперед. И руку мою, испачканную в крови, он тоже сам к раме приложил, накрыв своей рукой.
«Как трогательно, – успела подумать я. – Это он поддержать пытается или боится, что я сбегу?»
А потом я снова услышала звон, и мир начал меняться.
Цветные пятна уцелевших стеклышек в витражах, блики света, камень и металл, тени в углах – я видела это все, но каким-то другим, более четким, более ясным. Мое испуганное бледное лицо в зеркале показалось чужим. Мелькнула где-то под самым потолком тень, стремительная, как ласточка, и воздух вокруг застыл, замерз и замер весь, от пола до верхней точки стеклянного купола вместе со всеми пылинками, снежинками, бликами и тенями.
Мир вокруг рухнул, все пылинки, все блики, вся снежная взвесь, все полетело вниз – и я тоже рухнула туда, в глубину зеркала, уже не помня ни о боли в руке, ни о маяках, ни о том, что так и не спросила, как мне отсюда выбраться.
Мама что-то готовила на кухне.
Кухня была крошечной – три шага туда-сюда.
Часы на микроволновке показывали половину десятого.
Значит, это завтрак.
Я видела мамину спину, локти, бантик на поясе фартука, то, как двигается рука с ножом – вверх, вниз, вверх, вниз, как идет пар из-под крышек. Стол, такой же маленький, как и кухня, был накрыт на троих очень тщательно. Так делают люди, для которых важно собрать всех вместе в один момент, и не важно, каких усилий это стоит. Я знала, что будет дальше, очень хорошо знала, могла бы даже вести счет по секундам. Вот сейчас мать повернет голову – есть, крикнет что-то, не выпустив из руки ножа, – сделано, поднимет крышку, помешает, что-то поставит на стол, что-то с него уберет, что-то переложит, перепроверит – сделано. Все как по расписанию.
Я ненавидела это всю жизнь, все эти домашние ритуалы, салфетки, приборы, просьбы передать соусницу, которая вообще непонятно зачем нужна на этом крошечном столе, пустые разговоры, в которые тебя пытаются втянуть, но сейчас вдруг очень захотела туда. К салфеткам и соусницам. И даже к разговорам.
Ко всей этой игре в благополучную и дружную семью, в которой принято молчать за завтраком или говорить о погоде.
К неудобным для меня вопросам, к придиркам младшей сестры, к звукам телевизора, который за едой смотрел отец – деловые каналы, скучную и нудную болтовню об экономике.