Зеркала
Шрифт:
Кира задумчиво постояла рядом с покрывалом и, приподняв его, сняла с дверцы. И ошеломлённо уставилась на полированную поверхность. А… А где зеркало? Она даже в первые мгновения изумления решила, что зеркало с внутренней стороны! Специально посмотрела на внутреннюю сторону. Но там тоже не было зеркала! Но как же?..
Тим снял — озадаченно решила она. Больше некому. Просто пугать не хотел… Хотя с чего закрытое зеркало могло её испугать? Или так он побеспокоился о ней, о Кире?
— Кира! — позвала старушка снизу. — Идёшь? Нет ли?
— Иду, тётя Соня!
Кира наскоро переоделась и побежала по лестнице к столовой комнате. Настроение настроением,
Тим — спокойный до ледяного состояния. На появление девушки внимания и не обратил. Впрочем, пристально следившая за тем, как бы не встретиться с ним глазами, Кира всё равно уловила его быстрый взгляд, скользнувший по её рукам.
Леонтий — счастливый-счастливый! То и дело злорадно похохатывал. Когда Кира узнала, с чего именно он счастлив, она снова, как в машине, испугалась за него.
— Ох и дырки там были… — довольно говорил он, рассказывая и смакуя самые опасные моменты. — А уж шипело — чуть не бабахнуло!
Тётя Соня, не совсем понимавшая, что произошло, лишь осуждающе качала головой на признания старшего из братьев, что же он натворил.
После запоздалого обеда тётя Соня вручила Кире корзину с Шустиком и велела идти отдыхать, так как вечером намечается военный совет по поводу проведения вечеринки. Девушка не стала отнёкиваться и поднялась к себе, так и не осмелившись взглянуть на Тима. Хотя тот изменил своей привычке выходить из столовой сразу и явно дожидался чего-то. Но в сторону Киры он не смотрел, поэтому она и поторопилась уйти.
В комнате она села на ковёр перед кроватью, обняла корзину со спящим котёнком. И стала думать. Хоть и не хотелось.
Беспокоило очень многое.
Теперь, когда, кажется, самое опасное осталось позади, когда радость от осознания свободы улеглась, подкралось иное. События начали подступать и вспоминаться ярко, и Кира теперь оценивала их на холодную голову. И стало не по себе.
Перед глазами то и дело возникала картина, как мужчины тащат её бывшего хозяина, которое болезненно воет и закрывает руками лицо, а между пальцами течёт кровь. И язык в зеркале, который плотоядно и демонстративно слизывает с длинного корявого когтя кровь… И спущенные колёса машин, на которых быстро не отвезёшь раненого человека хотя бы домой.
И кольцо на её пальце, который теперь обозначает невесть что.
Внезапно она обозлилась — до слёз!
Ну почему нельзя, чтобы в жизни всё было просто?! Ну почему нельзя просто объяснить, зачем они привезли её сюда, когда всё закончилось?! Почему она должна придумывать сама себе какие-то дурацкие причины, почему она здесь, а не дома?! Ну сказал бы он: мол, своим присутствием платишь за то, что здесь живёшь, — хоть бы тем, что поможешь подготовить эту чёртову вечеринку!
А перед глазами снова — чёрное зеркало и длинный, вкрадчиво извивающийся язык… И аккомпанементом к нему — рыдания мужчины с порезанным лицом…
… От неожиданной боли она взвизгнула: проснувшийся Шустик, пока она не видела, попытался по её руке, спущенной в корзину, подняться. Коготки впились в кожу ладони чувствительно и отвлекли девушку от тяжёлых раздумий. Упавший назад, когда она от боли дёрнула рукой, котёнок зашипел на неё. Кире пришлось взять себя за шкирку и сначала заняться Шустиком, напомнившим, что в её жизни есть существа, требующие внимания вне зависимости от её настроения. А потом уже проколами на коже, от которых вскоре остались лишь тёмно-красные точки. Реакция на проколы самой Киры была такой, что она невольно улыбнулась:
Она поиграла немного с Шустиком, постаравшись в игре погонять его так, что он устал минут через пятнадцать сплошной беготни. А потом они оба свалились на её постель. Точней свалилась Кира, а котишку подняла к себе. В общем, Шустик не возражал прилечь рядом. Сначала он повозился, прикидывая, как удобней при хозяйке расположиться, потом, видимо, вспомнил, что ничего лучше нет, как устроиться на подушке — шерстью в нос спящего. И устроился. Засыпая, девушка подставила ладонь так, чтобы Шустик не скатился с подушки. Вспомнила извивающийся оранжевый язык в чёрном зеркале — и снова мучительная мысль: что же так беспокоит её в этом крохотном эпизоде?.. Вроде она должна злорадствовать, что Леонтий проколол шины в машинах её мучителей. Вроде должна торжествовать, что бывший хозяин получит по заслугам… Так почему же она… И уснула.
… Она поднимается по лестнице на третий этаж коттеджа, в зимний сад-теплицу Леонтия. У неё босые ноги, которые чувствуют самую малую крошку под ногами… Глубокая ночь. Свет проникает в теплицу только сверху — от огромной развалистой луны поджаристо багряного цвета. Вот Кира шагнула с последней, верхней ступени… Цветы и травы, чёрно-синие от лунного света, словно враждебно притихли при её появлении. А девушке нужно пройти через всю теплицу — к противоположной стене, белой от отражённого света луны. Очень нужно. Во сне она знает, что её тревожит вопрос, ответ на который дадут только в конце дорожки, между полками с зеленью. Кира идёт по дорожке, время от времени застывая, когда сбоку, то с одной, то с другой стороны раздаётся резкий шелест. Прислушиваясь к нему, Кира понимает, что её дразнят. Что кто-то специально бьёт ладонью по стеблям, чтобы ей было страшно. Но ответ на вопрос ей нужен. И, вздрагивая и останавливаясь, с трудом заставляет себя добраться до стеклянной стены, смотрит на неё с надеждой. И вдруг понимает, что стена не стеклянная. Может быть, была стеклянной, но сейчас она заштукатурена. Наглухо.
Резкий шелест за спиной. Кира вскрикивает и быстро оборачивается. Перед нею, в двух шагах, качается, стараясь удержаться на ногах, неизвестный. Он дышит отрывисто и тяжело, то и дело неуверенно поднимая руку и тут же опуская её, будто забывая, что именно хотел сделать. Луна сверху словно оглаживает его мертвенно белым светом, и Кира от ужаса громко стонет, не в силах замолчать. Если сначала она пристально вглядывалась в этого человека, чтобы разглядеть его лицо, то теперь ей хочется отвернуться, потому что лица нет. Оно спрятано за чудовищной маской кровоточащих порезов. Но даже во сне Кира твёрдо знает, что это не её бывший хозяин. Это другой. И он знаком ей. Кто же он?..
Снова шелест травы. Сердце Киры замёрзло… Между телом неизвестного и его безвольно опущенной рукой, просовывается до ужаса тощая рука с неимоверно длинными пальцами. Ладонь, похожая на лапу хищной птицы, поднимается к окровавленному лицу человека. Коготь указательного пальца мягко вдавливается в висок несчастного и ползёт, вдавленный же, вниз, раздирая кожу… Неизвестный всхлипывает от боли… А с ним всхлипывает и Кира, которая ощутимо чувствует эту раздирающую боль…
Тьма…
Когда Кире позволили видеть далее, она заплакала: неизвестный лежал еле видный среди трав и цветов, на дорожке, скорчившись, а на его бедре восседала ссутуленная уродливая тварь и тряслась от беззвучного издевательского хохота.