Зеркало Кассандры

Вербер Бернард

— А чем сильнее они любили тебя, тем больше ты этим пользовалась. Целыми днями ты читала научно-фантастические романы, гуляла по лесу, о чем-то размышляла. Обед и ужин стали моментами дрессировки родителей. Ты поняла, насколько велика твоя власть над ними. О, ты была жестока. Очень жестока.

Я начинаю что-то вспоминать.

— Одна только вещь могла успокоить тебя. Оперная музыка. Ты стала экспертом по оперному пению. Ты знала всех музыкантов, всех певцов, все постановки. Когда ты услышала, что «Набукко» Верди будет исполняться у подножия пирамид, ты захотела

туда поехать. Твои родители не любили оперу, еще меньше они любили путешествовать. Поездку было сложно организовать. Но ты опять, своим проверенным способом, надавила на них. Ты ничего не ела, пока они не согласились. Таким оказался твой последний каприз: Верди в Египте.

Кассандра опускает ресницы.

Господи! Они погибли из-за меня!

Неожиданно вся ее жизнь с рождения до тринадцати лет возникает перед ней. Мелькают бытовые сцены в родительском доме. Неясные лица из снов становятся четкими, у них появляются глаза, нос, улыбка.

Папа. Мама. «Я прежняя».

Она вспоминает себя в девять лет, слышит первые слова.

Она видит перед собой полную тарелку, замечает испуганные взгляды родителей.

Я держала их в своей власти.

Она видит себя на вилле, окруженной колючей проволокой.

Она видит себя в лесу, она вспоминает свое обостренное восприятие окружающей природы.

Я ощущала себя королевой мира, а родители казались мне рабами. Мой мозг обладал тогда огромными возможностями. Я не воспринимала мир, а руководила им.

Внутренний фотоальбом наполняется отчетливыми воспоминаниями.

Она слушает музыку.

Она требует поездку на оперу Верди.

Вместе с родителями она проходит таможню и садится в самолет, вылетающий в Египет.

Самолет приземляется, такси везет их в гостиницу, они надевают роскошную одежду и отправляются на спектакль.

Пирамида Хеопса.

Все рассаживаются, дирижер кланяется, поворачивается к оркестру, и начинается мощная, грозная, предвещающая трагедию увертюра «Набукко».

Звучат трубы.

Вступает хор.

Сама музыка предупреждала меня о трагедии, а я, ослепленная своим эгоизмом, ничего не видела. То, что было знаком, я воспринимала как произведение искусства. Все неистовство звуков говорило о приближении неминуемой смерти.

Гримаса искажает лицо Кассандры.

Она понимает причину случившейся с ней амнезии.

Я почувствовала свою вину, потому что привела родителей в то место, где они погибли.

Не в силах вынести груз такой ответственности, я забыла все, что произошло до того мгновения.

Пытаясь отомстить за родителей, ее направленный в будущее мозг сфокусировался на том, что убило ее семью: на терактах.

Теперь все части пазла встали на свои места.

Дыхание Кассандры становится прерывистым, она начинает задыхаться. Ее тело опять начинает руководить ее памятью. Ее охватывает тошнота, терзающая и переворачивающая все внутри. Страшное прошлое, о котором она хотела забыть, в один миг словно просыпается

в ней.

Мой каприз убил родителей. Опера у подножия пирамид.

Кассандра становится на колени и исторгает из себя содержимое желудка. Свалка — идеальное место для этого. Все, что копилось и хранилось внутри ее, должно быть извергнуто. Никогда она не думала, что это будет настолько мучительно.

— Я — чудовище, — повторяет она между приступами тошноты. — Я — чудовище.

— Нет, — говорит Ким. — Ты просто такая же, как мы все. Человек со своими достоинствами и недостатками. Ты не виновата в том, что родители решили провести над тобой и братом эксперимент. Они сами начали играть с огнем. И огонь их погубил.

Ее снова мучает тошнота. Филипп Пападакис смотрит на нее с сочувствием:

— Ты хотела знать, кто ты. Теперь ты знаешь.

Я — чудовище. Я недостойна жить.

Искупление возможно для всех, кроме меня.

А мое преступление непростительно.

— Тебе лучше, Царевна? — спрашивает Ким Йе Бин с некоторой тревогой.

Закрыв глаза, она глубоко дышит. В ее мозгу возникает слово. Она произносит его, не раздумывая:

— Прощение.

— Что?

Вот единственное, что может успокоить бушующую во мне бурю. Прощение. Я прощаю своих родителей за то, что они, не спросив моего разрешения, провели надо мной научный опыт и сделали меня не такой, как все. Я прощаю своего брата за то, что он покинул меня. Я прощаю саму себя за то, что я привела родителей туда, где их убили. Я должна была произнести это слово. Мне не хватало умения прощать. Теперь узел развязан. Я прошу прощения, я тысячу раз прошу прощения.

Дым вокруг них поднимается к небу, рассеиваясь и образуя плоское призрачное дерево с множеством ответвлений.

Филипп Пападакис снимает противогаз и пытается дышать зловонным воздухом. Когда ему удается сделать вдох, он произносит:

— Кассандра, у меня для тебя подарок.

231

Я хочу спать.

Я устала, я так устала.

Я хочу впасть в спячку, как во времена, когда я была лисом.

Я хочу провести три месяца в теплой норе, не двигаясь, переваривая прошедший год.

Мне нужно три месяца, чтобы простить себе все зло, которое я причинила.

232

Это пакет, обвязанный красной ленточкой.

Я боюсь греков, дары приносящих.

Девушка колеблется, затем берет пакет и медленно развязывает ленту. Она снимает оберточную бумагу и открывает картонную коробочку.

Внутри лежат часы, очень похожие на ее часы вероятности.

— Эти часы тоже особенные. Весьма и весьма особенные.

Кассандра осматривает подарок со всех сторон.

Филипп Пападакис кивает:

— Они сообщают бесценную информацию… они показывают, и очень точно, сколько сейчас времени.