Зеркало любви
Шрифт:
Боги рассудят. А им теперь остается только делать, что должно. И пусть свершится, чему суждено свершиться.
***
- Жуть какая-то. Я бы все отдала, чтобы располагать своим временем более свободно.
- Как я тебя понимаю.
Матильда переживала и нервничала. Барист Тальфер, принесший известия из дворца, и долго заверявший маркизу (да, уже маркизу), что все в порядке, все живы, ее муж тоже жив, все будет хорошо, главное, не путайтесь у взрослых дяденек под ногами,
Остановило простое соображение - скоро уже вечер. Ночью она просто свалится на руки маркизу в состоянии анабиозной тушки. Мало ему своих забот - еще ее где-то пристроить? А случись что, она даже не сможет себя защитить, она же как бревно будет.
Пришлось остаться дома.
Расхаживать по комнате, ругаться, и злобно выставлять всех за дверь. Не попала под раздачу одна Ровена.
Когда ей доложили, что герцогесса сегодня раздает всем, кто попал под руку, и вовсе не монеты, Ровена даже не колебалась, а просто прошла и постучалась в двери покоев Марии-Элены.
– Ваша светлость, я могу вам чем-то помочь?
– Ребенком занимайся, - рыкнула Матильда.
– Ребенок у няньки, - отозвалась Ровена.
– Так что?
– Все в порядке, - огрызнулась Матильда, даже и не думая отворять дверь.
– Не переживайте за меня, я еще всех переживу.
Это Ровену чуток успокоило.
– Ваша светлость, я точно не могу вам ничем помочь?
– Точно! Займись ребенком!
– рыкнула Матильда, которой вовсе не хотелось, чтобы кто-то стал свидетелем ее разговоров с Марией-Эленой, или того, как девушки мечутся по комнате, или... да мало ли?
Нервы - не казенные.
Отказ, разве что чуть более вежливый, услышали и Ардонские. А Лорену, которой стало просто интересно, послали далеко и образно. Да так, что Матильда сама собой восхитилась.
Лорена не восхитилась но задумалась, что такое 'антисоветчик', какая 'Чукотка' по ней плачет, и кто такой 'Волдеморт', за которого ей посоветовали выйти замуж, и временно отвяззалась.
А девушки продолжали нервничать настолько, что не спустились даже к ужину. И с радостью нырнули в забытие сна.
В одном Рид был полностью прав. Узнай супруга о его ране, ее бы точно ничего не остановило.
Матильда Домашкина.
Как известно, здесь - не лучше, чем там.
Плюс этого 'здесь' только в том, что на работе плакать некогда. Да и работала в основном Мария-Элена, Матильда только подсказывала.
Как стать специалистом?
Найти себе учителя, постоянно находиться рядом с ним и учиться, учиться, учиться...
Это с Марией-Эленой и происходило. Работать ей нравилось, Матильда оказалась неплохим учителем, так что девушка уверенно себя чувствовала в роли секретарши, да и помощника тоже.
А вот Матильда переживала и нервничала.
Мария-Элена успокаивала сестру, как могла, но к вечеру выглядела так, что Давид встревожился.
– Что случилось? Малена?
И что тут было сказать? У сестры муж пытается бунт задавить, а я нервничаю?
Девушки выбрали промежуточный вариант. Вранье, конечно, но не до конца. Малена вздохнула.
– Я все о родных думаю. И письмо то перечитывала... которое Булочников жене написал. Не любил, всю жизнь прожил с постылой бабой, а вот ведь как повернулось...
Давид пожал плечами. Как человек с двумя сестрами, он знал, что женщина - существо непредсказуемое, и понимать его иногда не надо. Только поддержать и посочувствовать.
– Можно я еще раз письмо посмотрю?
– Конечно...
Ксерокопия письма перекочевала в руки Давида Асатиани.
Мужчина вчитался, потер подбородок, на котором к вечеру появилась синеватая тень щетины.
– Странно как-то.
– Неужели?
– удивилась Малена, которой как раз ничего странным не казалось. Мало ли, как жили, когда пора умирать приходит, люди по-разному поют...
– Странно. Циник, купец, предприниматель, который вырос в борделе, женился ради титула - и такие нежности?
– Может, и правда любил?
Давид покачал головой.
– Нет. Малена, ты у меня чудо, но в мужчинах совсем не разбираешься.
Девушка и спорить не стала, молча развела руками. И то верно, откуда в монастыре мужчины? И вместо дурацкого кокетства поинтересовалась:
– А что тогда? К чему было все это писать? О ребенке сообщить?
– Все так и подумали. И сто лет думали, - согласился Давид. И довольно улыбнулся.
– А я бы не только о ребенке подумал, но и о его наследстве.
Малена, будучи герцогессой, поняла его мысль с полувзгляда.
– Ты считаешь, что Булочников спрятал где-то свои капиталы - те, что не смог вывезти, и написал об этом жене? Иносказательно?
– Умница, - Давид коснулся губами пальцев девушки.
– Но почему не поняла его жена? Дети?
– Я на досуге почитал немного о твоем прадеде. Его жена, обедневшая графиня, умерла через два года после эмиграции. Насмотрелась всякого во время бегства, заболела, слегла... то, что творилось в стране, любого подкосило бы. Деньги в семье были, но не так много, чтобы век прожить безбедно, дети принялись устраиваться в жизни, торговать, крутиться, потом война грянула...
Матильда и не помнила таких подробностей, но готова была поверить.
– Если бы в письме было 'зарыто наследство старушкино под камнем на площади Пушкина', это бы не пропустили? А лирика... детки просто не задумывались об этом?
И ведь верно.
Да, мы любим своих родителей. А кто знает, как зовут мальчика, который был первой любовью вашей мамы? В каком классе впервые поцеловался папа? С кем потерял невинность? С кем танцевал школьный вальс? Как объяснялся матери в любви?
Так, к примеру.