Зеркало морей
Шрифт:
Мы со шкипером расстались: он пошел опять на палубу, повинуясь таинственному зову, который, кажется, всегда звучит в ушах командира судна, а я поплелся к себе в каюту со смутным намерением вписать слова "Погода очень бурная" в немного запущенный мной бортовой журнал, но, передумав, забрался на спою койку, как был, в сапогах и шапке (это не имело значения, на койке все было насквозь мокро, так как накануне вечером сильной волной залило иллюминаторы в кормовой части судна), чтобы полежать часок в кошмарном состоянии между бодрствованисм и сном -- это у нас называлось отдыхом.
Юго-западное направление Западного Ветра -- враг сна, и даже полежать не даст ответственным людям на судне. После двух часов беспорядочных, бесплодных, похожих на бред размышлений обо всем на свете я вдруг вскочил и, выйдя из темной, залитой водой, разоренной каюты, стал взбираться на палубу. Владыка
Ну, что вы скажете?
– - крикнул он мне.
Сказать я мог бы только одно: что мне, как и ему, здорово надоела вся эта история. Методы управления, которые великому Западному Ветру угодно по временам применять в своих владениях, не могут быть по вкусу человеку мирному, уважающему законность и склонному делать различие между добром и злом даже наедине со стихиями, для которых, конечно, существует только одно мерило и один закон: сила.
Но я, разумеется, не сказал ничего, ибо для человека, зажатого между своим капитаном и великим Западным Ветром, молчание -- наиболее безопасная форма дипломатии. К тому же я хорошо изучил моего капитана. Его вопрос вовсе не означал, что он интересуется моим мнением. Капитан судна всегда стоит перед тронами ветров, властителей морей, и ловит малейшее их дыхание. Поэтому у него своя особая психология, имеющая для судна и всех людей на судне не меньшее значение, чем капризу погоды. Для нашего шкипера, несомненно, ни мое мнение, ни мнение кого бы то ни было на судне не стоило ломаного гроша. Я догадывался, что он уже начинает терять терпение и вопрос его был просто попыткой выудить из меня какой-нибудь совет. Он больше всего в жизни гордился тем, что никогда не упускал возможности направить судно по ветру, как бы грозен, опасен и буен ни был шторм. Подобно людям, которые с завязанными глазами мечутся в поисках какого-нибудь пролома в заборе, мы заканчивали блестящий по своей быстроте рейс с другого конца света и мчались к Ла-Маншу при таком шторме, какого я не видывал до тех пор. Психология нашего шкипера не позвочила ему остановить судно при наличии попутного ветра -- во всяком случае, не по собственной инициативе. Однако он сознавал, что нужно поскорее что-нибудь предпринять, и хотел, чтобы инициатива исходила от меня, чтобы я предложил какой-нибудь выход, а он потом, когда беда минет, будет иметь право критиковать мой совет с обычной своей беспощадностью и свалить вину на меня. Надо отдать ему справедливость: такого рода самолюбие было его единственной слабостью.
Но он не дождался от меня совета: я понял его. Кроме того, у меня в те времена было немало своих слабостей (теперь у меня уже не те, а другие) и, между прочим, убеждение, что я отлично разбираюсь в психологии Западного Ветра. Скажу прямо: я верил, что гениально читаю мысли великого царя морей, и в тот момент мне казалось, что я уже улавливаю перемену в его настроении. Я сказал капитану:
– - С переменой ветра погода обязательно прояснится.
– - Это и без вас всем известно!
– - заорал он во весь голос.
– - Я хотел сказать, что это будет еще до сумерек!
– - крикнул я. Больше он от меня ничего не добился. Жадность, с которой он ухватился за это предсказание, показывала, как сильно он встревожен.
– - Ладно,-- прокричал он с притворным раздражением, словно уступая долгим мольбам,-- Ладно! Если до темноты ветер не переменится, снимем фок -и пускай судно спрячет на ночь голову под крыло.
Меня поразила образность этого сравнения, очень подходящего для корабля, который остановился, чтобы переждать шторм, и волна за волной перекатываются под его грудью. Я так и видел его стоящим неподвижно среди бешеного разгула стихий, как морская птица в бурю спит на мятежных волнах, спрятав голову под крыло. По своей образности и подлинной поэтичности это одна из самых выразительных фраз, какие я когда-либо слышал из человеческих уст. Но насчет разумности намерения снять фок до остановки судна у меня были сильные сомнения. И они оказались справедливыми. Этот много испытавший кусок парусины был конфискован по деспотической воде Западного Ветра, который в своем царстве распоряжается жизнью людей и трудами рук их. С шумом, напоминавшим слабый взрыв, парус исчез в тумане, от всего его плотного большого тела остался лишь один лоскут, из которого можно было разве только нащипать горсть корпии для раненого слона. Сорванный со своих тросов, парус растаял, как струя дыма, в процессии туч, рассеянных налетевшим ветром. Ибо ветер, наконец, переменился. Незакрытое больше тучами солнце сердито сверкало в хаосе неба над взбудораженным, страшным морем, кидавшимся на берег. Мы узнали этот скалистый берег и переглядывались в немом удивлении. Было ясно, что мы, нимало того не подозревая, шли вдоль острова Уайт, и эта башня перед нами, розовевшая, как вечерняя заря, в дымке соленого ветра, был маяк на мысе Св. Екатерины.
Шкипер мой первый очнулся от удивления. Его выпученные глаза постепенно снова входили в орбиты. Чувства его были понятны, ведь он избегнул унижения лечь в дрейф при попутном ветре.
И этот правдивый и прямой человек вдруг сказал, потирая коричневые волосатые руки, настоящие руки старого морского волка:
– - Гм... Я так и думал, что мы находимся где-то в этих местах.
Такое явное и не лишенное изобретательности самооболыщение, легкий тон и уже заметная гордость собой были попросту восхитительны. В действительности же это был для нашего шкипера настоящий сюрприз, один из величайших сюрпризов, какие когда-либо устраивал своим верноподданным Западный Ветер, сменив гнев на милость.
XXVIII
Как я уже говорил, ветры северные и южные -- только мелкая сошка среди владык морей. У них нет собственной территориии, они нигде не господствуют. Но из их рода произошли правящие династии, поделившие между собой все воды земного шара. Перемены погоды во всем мире -- результат соперничества полярной и экваториальной ветвей этой династии тиранов. Западный Ветер -самый могущественный из царей. Восточный властвует между тропиками. Они поделили между собой все океаны.
Каждый из них гениален в своем роде. Владыка Запада никогда не вторгается в признанные владения своего брата. Он варвар северного типа. Он жесток без коварства и буен без злости. Его можно вообразить себе с обоюдоострым мечом на коленях, гордо восседающим на розовых облаках, позолоченных закатом. Склонив над землей голову в копне золотых кудрей, разметав на груди огненную бороду, сидит этот внушающий страх колосс с мощными членами, громовым голосом, надутыми щеками и свирепыми голубыми глазами,-- сидит и подгоняет своих слуг, штормы. Второй брат, Восточный Ветер, царь кроваво-красных восходов, представляется мне сухощацым южанином с резкими чертами лица, чернобровым, темноглазым, в серой мантии. Он стоит, выпрямившись, в ярком солнечном свете, подпирая рукой гладковыбритую щеку, непроницаемый, всегда полный хитрых замыслов, ловкий и жестокий. Стоит и обдумывает нападение.
Западный Ветер сохраняет верность брату своему, господину Восточной Погоды. "Что поделено, то поделено",-- как будто говорит своим грубым голосом этот немудрый царь, ради забавы гоняющий по небу огромные стада туч, швыряющий бурные волны Атлантики от берегов Нового Света на седые утесы старухи Европы, которая на своем дряхлом и морщинистом теле приютила больше монархов и правителей, чем все океаны мира.-- "Что поделено, то поделено. И если на мою долю не досталось покоя и мира,-- не мешай ты мне. Дай мне играть циклонами, метать, как диски, вьющиеся тучи и вихри из конца в конец моего мрачного царства, над большими рифами, или мимо плавучих льдов, одни -- прямым путем в бухту Бискайского залива, другие -- в фьорды Норвегии, через Северное море, где рыбаки разных национальностей глядят настороженно в мои гневные очи. Пришло время для моих царских забав".
Обоюдоострый меч лежит у него на коленях, заходящее солнце играет на груди, и владыка Запада испускает мошный вздох -- видно, его утомили бесчисленные века трудного царствования и приводит в уныние неизменная картина океана под ногами и бесконечная перспектива веков впереди, в течение которых он будет продолжать свое дело -- сеять ветер и пожинать бурю -- до тех пор, пока его царство живых вод не превратится в недвижный застывший океан.
А брат его, бесстрастный и хитрый, поглаживая бритый подбородок большим и указательным пальцами тонкой вероломной руки, думает в глубине своей злобной души:
– - Эге, наш западный брат в меланхолии! Ему надоело играть вихрями, и посылать штормы, и развертывать вымпелы туманов, тешась над своими несчастными подданными. Участь их очень плачевна. Сделаю-ка я набег на владения этого шумливого дикаря, великое нашествие от Финистерре до Гаттераса! Застигну врасплох его рыбаков, опрокину суда, которые на него полагаются, и направлю мои коварные стрелы прямо в печень морякам, ищущих его милостей. Никчемный он царь!
И, пока Западный Ветер размышляет о тщете своего непобедимого могущества, дело сделано. Восточный Ветер налетает на Северную Атлантику.