Зеркало наших печалей
Шрифт:
– Сюда! – проорал Ландрад, указывая на дверь, Габриэль сделал два шага и оказался в темноте. Тесный склад инструментов освещала слабая потолочная лампа, он отвлекся, вгляделся получше – и услышал, как у него за спиной хлопнула тяжелая створка.
Рауль запер его.
Габриэль схватился за ручку, забарабанил по железу – и оцепенел. Снизу начал просачиваться дым, быстро заполняя помещение.
Он запаниковал, поднажал плечом, пустил в ход кулаки. Ему уже не хватало воздуха, жестокий приступ кашля сотряс все тело, заставив рухнуть на колени, легкие готовы были взорваться, глаза
У него началось кровохарканье…
3
– Так вы говорите, ее фамилия Бельмонт? – спросил судья-следователь Лепуатвен.
Лежащая на больничной койке Луиза напоминала девочку-подростка.
– И она не проститутка…
Он безостановочно протирал стекла очков маленькой замшевой тряпочкой. Его коллеги, сотрудники, судебные исполнители и адвокаты читали его жесты как особый язык. Сейчас рука, «массировавшая» стекла, явственно выражала сомнение.
– Во всяком случае, незарегистрированная, – ответил полицейский.
– Любительница… – пробормотал судья, водружая на нос многострадальные очки.
Войдя в палату, он потребовал стул с прямой спинкой – служитель правосудия был очень требователен по части стульев. Он наклонился к спавшей женщине. Хороша, ничего не скажешь. Волосы коротковаты, но лицо прелестное. Лепуатвен был знатоком и ценителем молодых женщин – насмотрелся на них и в своем кабинете во Дворце правосудия, и в борделе на улице Сент-Виктуар. Санитарка убирала палату, не смущаясь присутствием постороннего человека. Раздраженный шумом, он резко обернулся, всем своим видом выражая возмущение, она в ответ смерила невежу презрительным взглядом и продолжила вытирать пыль. Судья издал нарочито усталый вздох – ох уж эти мне доброхотки! – протянул руку и тронул больную за плечо, провел подушечкой большого пальца по коже. Горячей нежной коже. А она и впрямь недурна, из-за такой можно и пулю в голову пустить… Лепуатвен медленно, отнюдь не по-отечески вновь погладил обнаженное плечо Луизы.
– Вы закончили?
Он отдернул руку, как воришка, пойманный «на кармане». Санитарка нависала над ним, держа тазик с грязной водой, как грудного младенца.
Да, закончил.
Лепуатвен захлопнул папку с делом.
В течение нескольких следующих дней врачи стойко сопротивлялись допросу по всем правилам сыскной науки, так что вторая встреча состоялась только через неделю.
На этот раз Луиза была в сознании, но соображала плохо, и все повторилось. Судья протирал очки и разглядывал Луизу, пока полицейский не принес стул с прямой спинкой. Она сидела в подушках, скрестив руки на груди, смотрела перед собой и выглядела совершенно измученной.
Наконец Лепуатвен открыл папку и, несмотря на раздражающее присутствие церберши в белом халате, углубился в «историю вопроса». Полицейский встал у стены напротив кровати пациентки.
– Вас зовут Сюзанна Адрианна Луиза Бельмонт. Вы родились…
Время от времени он поднимал на нее глаза, она же ни разу не моргнула, словно творившееся действо ее не касалось. Судья
– Вы уверены, что она понимает смысл моих слов? – спросил он, обернувшись к медичке.
– До сих пор бедняжка произнесла всего несколько слов, и довольно несвязно. Врач предположил помутнение сознания. Скорее всего, придется показать ее специалисту.
– Если она еще и безумна, мы совсем увязнем. – Лепуатвен вздохнул и снова углубился в чтение документов.
– Он умер?
Лепуатвен изумился. Луиза смотрела на него в упор, и он почти смутился.
– Доктор… Тирьон… э-э-э… прожил всего один день. – Он замялся, добавил: – Мадемуазель… – и тут же, разозлившись на себя за «уступку подобной девице», продолжил раздраженным тоном: – Для него так лучше, уверяю вас! Состояние, в котором находился несчастный…
Луиза обвела взглядом находившихся в палате людей и шепнула изумленным тоном:
– Он предложил деньги, чтобы увидеть меня без одежды.
– Проституция! – торжествующе воскликнул судья.
Дело можно закрывать! Он сделал запись убористым каллиграфическим почерком, вполне под стать его характеру, и продолжил зачитывать факты. Луизе пришлось объяснять, как она познакомилась с доктором Тирьоном.
– Я его не знала… по-настоящему…
Лепуатвен издал сухой неприятный смешок.
– Вот как? И часто вы раздеваетесь для первого встречного?! – Он щелкнул пальцами и переглянулся с полицейским. – Вы слышали? Невероятно!
Луиза начала рассказывать о ресторане, субботнем и воскресном обслуживании посетителей и привычках доктора.
– Мы допросили хозяина ресторана и все прояснили. – Судья снова обратился к папке с документами и пробормотал: – Нужно проверить, не обретаются ли в его заведении другие такие же… любительницы…
Лепуатвен решил перейти к тому, что интересовало его больше всего, и спросил:
– Итак, что вы сделали, войдя в номер?
Ответ на это вопрос показался Луизе простым, но она не находила слов. Что сделала? Разделась, больше ничего.
– Вы попросили у доктора обещанные деньги?
– Нет, конверт лежал на комоде…
– То есть вы их пересчитали! Никто не станет раздеваться перед мужчиной, не проверив сумму. Во всяком случае, мне так кажется…
Судья повертел головой, сделал вид, что сомневается и ищет подтверждения своей правоты у присутствующих, но покраснел от неловкости момента.
– Продолжайте! – Он повысил голос, нервничая все сильнее.
– Я разделась, что еще говорить?
– Перестаньте, мадемуазель! Мужчина не выложит пятнадцать тысяч франков единственно за то, чтобы полюбоваться голой девушкой!
Луизе казалось, что они с доктором условливались о десяти, а не о пятнадцати тысячах, впрочем, она не была уверена.
– Я повторю свой вопрос: что конкретно вы пообещали сделать за такую сумму?
Полицейский и медсестра не понимали, что пытается «установить» судья, но судорожное подрагивание пальцев, протирающих стекла очков, свидетельствовало о сильном раздражении, граничащем с… возбуждением. Выглядело это угнетающе.