Зеркало судьбы
Шрифт:
Брил его я. Лезвие бритвы скользнуло по правой щеке и оставило маленькую красную точку. «Блин, – мысленно возмутился я, – прыщик срезал!». Вспомнилось – когда отец брился, а для этого он использовал опасную бритву, то случалось и ему порезаться. Тогда он брал газету, отрывал от неё маленький кусочек и, смочив его слюной, прикладывал к ранке. Когда кровь засыхала, убирал этот странный пластырь.
Одевали мы отца в зале. Повязав ему галстук, привычным движением проверил, не туго ли? Мелькнула мысль: «Да покойнику теперь все равно!».
Живот и ноги отекли, и нам пришлось разрезать задники тапочек и поменять брючный ремень,
Наутро, предоставив остальное оставшимся родственникам, да подошедшей родне, мы отправились готовить место для последнего упокоения отца. Место под могилу нам выделили быстро, но оказалось, что участок напрочь продувается колючим морозным ветром и поэтому земля промерзла на всю глубину. Это мы поняли, когда за три часа углубились сантиметров на сорок. Хорошо, что брат работал в строительной организации! Часам к двум, пригнали компрессор и вагончик – теплушку. Стало намного легче, но все равно дело шло медленно, и когда прибыла похоронная процессия, то могила была готова лишь наполовину. Мысленно ругая друзей брата, которые дружно и весело пили водку в вагончике, я налегал на ручку перфоратора и, откалывая куски смерзшейся земли щедро напичканной камушками, долбил могилу своему отцу. Похоронили мы его часов в пять, а в семь часов, я донельзя измученный тяжелой работой и вымотанный бессонными ночами, приехал домой. Жил я в селе, в двадцати километрах от города. Затопив печку и наскоро поужинав разогретым борщом, отправился спать. Взял, было, свежий номер газеты, но желание читать пропало сразу. Положил её под кровать и там же, поближе, положил и очки.
В звенящей тишине весенней ночи, мысленно пожелав удачи своей супруге, а осталась она в городе, сдавать какие-то экзамены, буквально провалился в сон.
Несколько довольно увесистых шлепков по левому плечу, буквально выдернули меня из сна. «Какая сволочь будит меня! Я так вымотался за эти дни!» Вот, даже ругательство помню, хотя прошло столько лет! Однако вернемся в ту давнюю ночь ранней весны….
Не успел я развернуться лицом к наглецу, который осмелился будить меня, как ещё один шлепок по плечу, даже больно стало, и следом за ним кто-то сдёрнул с меня одеяло!
– Давай, вставай, я в гости пришел! – прозвучал ясный и чистый голос.
«А вот это уже слишком!» – с этой мыслью и закипая праведным гневом, развернулся в пространство комнаты. Дальнейшее так отчетливо врезалось в мою память, что даже сейчас, вижу все ясно, словно набор ярких, цветных картин.
Всю комнату заливал прозрачно-зелёный свет. Нет, это был не солнечный свет, тот намного мягче и желтее, это было похоже на свет полной луны светящей через зелёную крону деревьев. Вся обстановка комнаты была залита им и отчётливо видна. Посредине комнаты стоял …. отец! Сказать, что я испугался, нет, скорее это было крайнее изумление.
Был он одет в тот же самый костюм, вот только пуговицы на нем были расстёгнуты, он не любил быть «зачехлённым», так он это называл. Я, машинально зафиксировал, что бечёвка, которой мы заменили его ремень, была повязана «бантиком», хотя я сам вязал её на один узел. На ногах не было тапочек, только чёрные носки. Узел галстука был ослаблен и даже немного распущен. И – это уже слишком! Порез на его щеке от моего бритья был залеплен клочком газеты!
– Ну, ты, чего?! Вставай, я же к тебе в гости пришел! – с этими словами отец переместился к двери,
Полуобернувшись, он, усмехнувшись, произнес:
– Вставай, вставай….
В каком-то оцепенении я, опустил ноги на холодный пол спальни. И все исчезло – и свет, и отец! Нагнулся, нашарил под кроватью очки, немного стало видно получше. Осмотрел все комнаты, не поленился подергать ручки форточек и дважды проверить замок входной двери. Заперто, заперто! Попил воды и побрёл в спальню. Уже укрывшись одеялом, вдруг поймал себя на мысли, что всего этого не было. Ну не мог я без очков разглядеть этот злополучный порез! Не вижу я без них, по причине миопии высокой степени. А попросту – у меня сильная близорукость. Воспалённое воображение нарисовало в мозгу все эти картинки. Полубред на границе сна и яви. Хорошо быть материалистом, все легко объяснишь с научной точки зрения!
Назавтра была пятница, и было у меня на завтра назначено совещание профкома. Была такая общественно-полезная должность – председатель профкома. Никто не хотел тянуть эту бесплатную лямку, вот на мне и отыгрывались! По молодости, да по глупости, делал я эту работу. Сейчас бы отмазался, оно мне надо? Совещание было назначено на вечер, а днем, вернулась из города жена и не одна, вместе с ней, в гости, напросился и мой старший брат.
Посидели, по домашнему, помянули…. Мне-то нельзя, а брательник и раз, и два выпил, да и навязался со мной. Пока я совещался, он успел сыграть с кем-то в шахматы, несколько раз продулся и один раз свел в ничью. Отметил этот матч парой пива и был очень доволен жизнью. Домой мы возвращались поздним вечером в свете уличного освещения.
– Виктор, – обратился я к нему, – Не шуми дома, супруга устала, да что там – устала! Вымоталась за эти дни!
– Так мы тихонько, тихонько! И на кухне…. А вот и нет! – обрадовался он, – Вишь у тебя свет в дому горит!
Точно, все окна дома светились, отбрасывая яркие прямоугольники света на снег не успевший посереть в лучах мартовского солнца.
– Кого это в гости к нам занесло? – удивился я.
Жена встретила в коридоре, в домашнем халатике, улыбнулась на мое беспокойство:
– Какие гости? Не спиться мне что-то….
Когда мы легли спать, прижалась ко мне и промолвила:
– Отец приходил, беспокойно мне, беспокойно и тревожно….
– Как приходил? – встревожился я, – Ты его видела?
– Нет, не видела. Но только задремала, чувствую – он у меня в изголовье стоит.
– Раз приходил, значит, ему хорошо у нас было, два года до операции у нас прожили…
– Ты не расстраивайся, – она прижалась ко мне, – Завтра я приготовлю, что ни будь, соседей соберу, помянем…. Все хорошо будет!
И точно, все стало хорошо. Может не так сказал, но боль и горечь от утраты близкого человека притупилась и не так остро жгла сердце. А через неделю, на вечеринке, по случаю дня рождения одного из моих друзей, я позволил себе даже расслабиться: немного выпил, шутил, невпопад подпевал под гитару. Домой, мы направились, когда стрелки часов перевалили за полночь. Середина марта, для предгорий Алтая, ещё зима. Но весна уже дышала в спину дряхлеющей старушке-зиме, было всего восемнадцать градусов мороза. Луна, апельсиновой долькой, закатывалась за горизонт, и её свет серебрился на усыпанных инеем ветках деревьев. Мы уже подошли к калитке, как жена воскликнула: