Зеркало Урании
Шрифт:
Вот шесть правд Карела Чапека, рожденных непримиримыми социальными противоречиями индустриального капитализма, и отдаленно угадываемых катаклизмов грядущего «постиндустриального» общества. Правды-противоречия, правды-антагонисты. Сквозь электрическую атмосферу их противоборства гениальный фантаст провидел и глубокие социальные сдвиги, и могущество научно-технического взлета, и звериный оскал фашизма-крайней формы империализма, обозначившего на знамени механизацию мышления и механизацию убийства.
В доме-музее Чапека под Прагой я держал в руках афишу лондонского St. Martins Theater, где в
— Разбейте робота, если это возможно, — призвал в конце своей пламенной речи Честертон, — и разделите централизованную власть.
— Что такое робот? — спросил Шоу, любитель парадоксов. — Существо, лишенное оригинальности и инициативы, которое должно делать то, что ему прикажут… Нельзя представить себе более типичного собрания роботов, — саркастически улыбнувшись, поклонился он переполненному залу. — Ваше мнение- мнение сфабрикованных статей, которое было впихнуто в вас.
Проблематика всех без исключения научно-фантастических произведений на тему роботов и поныне не выходит за рамки чапековских идей. Это, собственно, и дает право героям Фрица Лейбера ("Серебряные яйцеглавы") то и дело произносить: "Клянусь святым Карелом!" В устах роботов такая божба, безусловно, оправдана, как, впрочем, и слова: "Клянусь святым Айзеком!" Ибо Айзеку Азимову принадлежат три магических заклинания, три, если хотите, алгоритма, которые определили статус роботов на земле людей.
Прежде всего они положили конец поистине ритуальным убийствам. Машины более не убивали своих творцов, а, напротив, всемерно их оберегали, помогали в работе и скрашивали досуг. "Три основных закона роботехники", скрижали кибернетической эры, гласят:
1) Робот не должен причинять вред человеческому существу или своим бездействием допускать, чтобы ему вредили.
2) Робот повинуется приказам, исходящим от человеческих существ (но лишь в тех случаях, когда они не противоречат Первому Закону).
3) Робот должен заботиться о своем существовании (если действия такого рода не противоречат Первому и Второму законам).
Эти законы знаменуют собой третий, современный этап.
Юридически они, конечно, далеко не безупречны. И это понятно. Иначе они бы не оставляли места для любого конфликта робота с человеком, а следовательно, Азимов подрубил бы под собой сук и лишился всех тех острых ситуаций, на которых строятся его превосходные рассказы. Но франкенштейновские коллизии во всяком случае устраняются. Действительно, азимовский робот не способен причинить человеку сознательный вред.
Но рассмотрим, к примеру, следующую ситуацию. Предположим, потерпел крушение океанский лайнер (можно взять, конечно, и космический корабль). Пассажиры и экипаж разместились на шлюпках и отчалили от охваченной огнем посудины. Специальные роботы (они, допустим, после спасения людей будут добираться до берега вплавь) укомплектовали каждую шлюпку всем необходимым. Остались две последние шлюпки: в одной — старпом и десять матросов, в другой — девять матросов и капитан. И в этот момент горящая балка разбила один из двух оставшихся бочонков с водой.
Очевидно, таких или совершенно иных ситуаций можно придумать достаточно много. И получается, что по-настоящему надежным будет только тот робот, который не только наделен всей человеческой информацией, но и руководствуется в своих действиях чисто человеческой моралью. А это, в свою очередь, предполагает свободу воли, понятия добра и зла и т. д.
Одним словом, речь идет уже о моральном двойнике человека, что противоречит трем законам. Эволюция роботехники в итоге входит с этими законами в конфликт. Чапековские роботы восстают — это их правда. Азимовские робопсихологи вынуждены освободить свои детища от власти трех законов, и это правда логики, это логика эволюции! Но куда приведет нас эта правда, эта азимовская "женская интуиция"?!
Вот почему во многих произведениях роботы фигурируют уже не как слуги людей, а как иная людская раса. Они имеют свою культуру и свои социальные и моральные устои. Но главное — в глазах закона они уравнены с людьми. Это дух и буква нашей человеческой культуры, нашей цивилизации. Конфликты людей и роботов — это уже, скорее, конфликты рас, что в конечном счете является отражением современных противоречий в обществе с социальным неравенством. Так фантастика опережает время и заглядывает в будущее, продолжая вместе с тем отражать наиболее острые проблемы сегодняшнего дня. Здесь тоже две непримиримые в рамках капиталистического государства правды.
На что же способны роботы? Что могут эти подобные человеку анероиды, у которых понимание коренных вопросов бытия так близко к нашему и так чудовищно упрощено, поскольку лишено вековых наслоений религии, мещанской морали и красивой неправды (или правды) искусства?
Они могут "играть в шахматы, соперничая с ведущими гроссмейстерами в борьбе за мировое первенство ("Сумасшедший дом в 64 клетки" Фрица Лейбера), и, конечно, выполнять обременительные обязанности домашней прислуги ("Робот, которому захотелось спать" Джанни Родари). Порой они претендуют на роль более высокую, чем просто прислуга ("Одни неприятности с этой прислугой" Зигберта Гюнцеля), или сочиняют превосходную научную фантастику ("На землю за вдохновением" Клиффорда Саймака)" анекдоты и юмористические скетчи ("Шутник" Уильяма Тэнна), наконец, музыку, которую если и слышал кто из людей, то это только глухой Бетховен ("Виртуоз" Герберта Голдстоуна).
Но комизм ситуации заключается в том, что все это они могут делать и сейчас! В худшем случае они научатся этому в ближайшие годы. Я видел компьютер (он, конечно, не был антропоморфным, поскольку решал только вычислительные задачи), который играл в шахматы на уровне второй категории и знал толк в преферансе (вот только не мог освоить блеф при ловленом мизере). Мне приходилось читать машинные стихи и слушать машинную музыку. На выставке в Осака компьютер сочинял на заданный мотив вальсы и танго, фуги и шейки, блюзы и симфонии.