Зеркало в ожидании
Шрифт:
Чтобы выбраться из-под него, мне потребовалось около получаса. Спас меня скафандр, конечно, точнее - автоматическое защитное устройство, которое превращает материал в броню. Я был покрыт синяками, возможно, у меня были сломаны одно-два ребра, но со мной не произошло ничего такого, что могло бы помешать мне живым и невредимым добраться до базы и своего миллиона кредитов.
Потому что я выполнил миссию. Великан не пошевелился за все то время, которое я выбирался из-под него, и даже не дрогнул, когда я приподнял ему веко. Правда, слабенький пульс я у него нащупал, но это не могло продолжаться долго. Он истекал кровью - ранами от льдин были сплошь покрыты его лицо и руки, но кровь уже замерзла, и то, чего не довела до конца ледяная бомбежка, доделает холод. Но, даже если он оклемается, ледяная стена не даст ему выбраться из этой западни. И когда скорбящие родственники прибудут сюда, чтобы взглянуть на своего любимца-переростка, они найдут его здесь именно так, как я опишу: благородная жертва ненастья и невезения, которое заставило нас отклониться от цели на десяток миль, а это серьезно в таком долгом и утомительном путешествии. И тогда они закажут по своему Джонни замечательный плач насчет того, какой он был хороший и на все готовый благородный человек, а потом закроют еще одну страницу истории.
Не то, чтобы я очень возгордился, лишний раз доказав недюжинность своего ума. Ничего из ряда вон выходящего тут не было - просто нужно как следует анализировать имеющиеся данные, а затем правильно пользоваться результатами анализа.
– Ну, прощай, Джонни Гром, - сказал я.
– Ты был отличным парнем.
Пес поднял голову и завыл. Я включил вспомогательные механизмы своего скафандра на максимальную мощность и отправился к грузу, который находился в пятнадцати милях от меня.
* * *
Грузовой отсек длиной в двадцать футов покоился на участке плотно слежавшегося снега в небольшой ложбинке между оголенными скалами. На нем не было ни царапинки. Это ничуть не удивило меня: автоматика, которой я его начинил, могла бы посадить целый магазин фарфора, не разбив ни единой чашечки. Я обязался доставить груз в целости и сохранности, и выполнить условия договора в точности было делом моей профессиональной гордости. Я так увлекся самопоздравлениями, что, только приблизившись к отсеку на пятьдесят футов, заметил, что снег вокруг него истоптан, а потом сверху заровнен, дабы скрыть следы. Но к этому времени прятаться было поздно. Если там кто-то был, меня уже засекли. Остановившись в десяти футах от входного люка, я разыграл жалостливую сцену падения от усталости и превращения в жалкую маленькую кучку на снегу, одновременно внимательно оглядев пространство вокруг отсека и под ним. Но ничего не обнаружил.
Пролежав довольно долго, чтобы тот, кто находился здесь, имел возможность проявиться, я не увидел никого. Желающих не нашлось. Значит, и дальше играть предстояло мне самому. Я старательно исполнил номер по вытягиванию ног, поднятию на них, и, пошатываясь, добрался до входа. Царапины на люке досказали мне все остальное. Запирающий механизм был нетронут. По моей команде он сработал, и я заполз в шлюз. Внутри все выглядело как всегда. Изоляция холодильной камеры была по-прежнему прочна, приборы показывали, что охлаждающие установки функционируют нормально. Я почти уверился в этом, но не совсем. Не знаю, почему, быть может, жизненный опыт, преподавший мне немало болезненных уроков, научил меня не принимать ничего как должное. Мне потребовалось полчаса, чтобы снять кожух с риферного пульта, и когда я снял его, все встало на свои места: соленоид висел полуоткрытым. Это была сравнительно небольшая неисправность, которую вполне можно было бы отнести на счет сложного приземления - но только если бы я не знал того, что знал прекрасно. Это было сделано искусственно: кронштейн слегка изогнут на долю миллиметра - и этого как раз достаточно, чтобы аппаратура разладилась и включился цикл нагрева, который примерно через десять часов неминуемо убьет десятерых, которые находились в холодильниках. Я поправил соленоид, услышал, как газ снова зашипел в трубках, и на сей раз более тщательно проверил показания приборов. Внутренний термометр показывал три градуса по абсолютной шкале. Температура еще просто не успела начать подниматься. Десять длинных контейнеров и их содержимое пока были в целости. Это означало, что вмешательство произошло совсем недавно. Я все еще размышлял над возможными последствиями такого вывода, когда услышал шаги, приближающиеся к входному люку.
* * *
Иллини теперь выглядел совсем иначе, чем в последнюю нашу встречу в затянутом плюшем кабинете в Централи Лиги. Его обезьянье лицо, прикрытое маской, выглядело съежившимся и бескровным, длинный нос посинел от холода, а на скулах виднелась синева от пробивающейся щетины. Казалось, он ничуть не удивился, увидев меня. Он вошел внутрь, и следом появился другой человек. Они огляделись, приняли к сведению отметины на покрытом инеем кожухе рифера, обратили внимание на откинутую панель.
– Все в порядке?
– спросил коротышка. Он задал этот вопрос как бы невзначай, словно мы с ним случайно встретились на улице.
– Почти, - ответил я.
– Если не считать небольшого происшествия с соленоидом. Впрочем, ничего серьезного.
Иллини кивнул, словно именно такого ответа и ожидал. Его глаза быстро обежали меня.
– Снаружи ты, кажется, испытывал кое-какие затруднения, - заметил он.
– Но я вижу, ты довольно бастро справился.
– Наверное, это было что-то психосоматическое, - ответил я.
– Забравшись сюда, я просто отвлекся.
– Полагаю, наш объект мертв?
– Конечно, нет, черт возьми. Он жив и здоров и пребывает сейчас в городе Феникс, штат Аризона. Как вы обнаружили отсек, Иллини?
– Мне очень повезло: я уговорил торговца подпольным товаром, который снабдил тебя пеленгационным оборудованием, продать мне его точную копию, да еще настроенную на тот же самый код.
– Видно было, что рассказывать это доставляет ему удовольствие.
– Но ты не расстраивайся, Улрик. При неограниченном бюджете почти не может быть секретов.
– Ясно, - сказал я.
– Все сделано правильно. Но пока вы мне так и не сказали, зачем вы это сделали.
– Твой план довольно умен, - сказал Иллини.
– Может быть, немного переусложнен... но тем не менее умен. До какой-то степени. Благодаря специальному оборудованию, которое ты вмонтировал в отсек, стало ясно, что ты вознамерился сохранить свой груз нетронутым, так?
– Ну и что?
– Ты хотел, чтобы публика восхищалась чистеньким символом, Улрик, да? Отлично, прекрасно. Но гибель этого переростка в дурацкой попытке спасти людей, которым никогда ничего не угрожало, может испортить картину. Ты об этом не подумал? Люди могут разочароваться. Они могут начать расследовать обстоятельства, при которых их любимчик ухитрился так бездарно погубить себя. Но зато если окажется, Что он НА САМОМ ДЕЛЕ мог спасти людей - вот тогда публика примет его жертву.
– И ради подобной теории вы собираетесь лишить жизни десять человек?
– Нет ничего необычного в том, чтобы такой ценой оплачивались дополнительные гарантии.
– И, значит, вы явились сюда, чтобы исправить мои ошибки. А как же вы предполагаете уладить дело с Мониторной Службой? Они всегда косо смотрят на самовольные посадки туда, куда не следует.
Выражение лица у Иллини стало таким, каким оно бывает у кошки, только что съевшей канарейку.
– Я нахожусь здесь на совершенно законных основаниях. Благодаря счастливому стечению обстоятельств моя яхта находилась неподалеку от этой планеты и перехватила сигнал твоего передатчика. Станция Кольцо приняла мое предложение оказать помощь.
– Понятно. А что вы припасли для меня?
– О, конечно же, только то, о чем мы договаривались. У меня нет никакого желания осложнять дело еще и в этом отношении. Мы будем и дальше в точности следовать твоим предложениям - за одним исключением, о котором я уже говорил. По ясным нам обоим причинам я надеюсь, что могу положиться на твое благоразумие. Твоя плата уже переведена на депозит в Центральный Кредитный Банк.
– Значит, вы уже все продумали, да? Так вот, вы забыли одно: я очень честолюбив. И я терпеть не могу, когда кто-то вносит изменения в мои планы.