Зеркало за стеклом

Кайто Юлия

— Это не объясняет того, как у него в руке оказался этот флакон. И почему, когда я его поймала, он вырывался и кричал, что флакон принадлежит ему.

Я сделала жест, будто говорящий «ну вот видишь». Мальчишка, сам того не подозревая, облегчил путь к собственному спасению. На его счастье я оказалась здесь, и мне неожиданно хорошо соображалось. Меня даже посетила надежда, что мы оба выйдем целыми и невредимыми с этой растреклятой улицы.

— Я взяла его с собой на площадь — посмотреть, как строят помост. В толпе мне разрезал сумку какой-то одноглазый урод со шрамом на левой щеке. Вроде только что ковылял на костылях, а тут их покидал и так резво побежал, что я аж расплакалась! У меня же

в сумке очень нужные отвары — от простуды там, от головной боли…

— И что, всё это каждый раз с собой? Ожидаешь, что припадочный братец разобьёт обо что-то голову или подхватит простуду от быстрого бега? — Я повернулась на голос. Йен теперь усмехался, поймав мой бегающий взгляд. Хотя сейчас это скорее была ухмылка. Насколько я разбираюсь в том, чем одно отличается от другого. На лбу виднелись едва заметные следы тонких морщин, видимо, он часто вскидывал густые брови, между которыми пролегла складка. Хмурился он ещё чаще. Самое подвижное из лиц, какие мне когда-либо только доводилось видеть. И ледяные серые глаза. Пожалуй, даже серебристо-серые, настолько яркими они казались на загорелом лице. Их не затрагивали все эти усмешки и ухмылки. Такое настораживало, но отворачиваться, странное дело, всё равно не хотелось.

— Нет, он у меня закалённый зимними нырками в прорубь в кальсонах с начёсом, а на голову мама ему обычно каждое утро надевает мягкую шапочку с помпоном на макушке. — Пробормотала я первое, что пришло в голову, зачарованная этим взглядом.

С земли донёсся какой-то неопределённый звук, и я сразу подалась к воришке, который, очевидно, не желал слышать о себе такой вздорной чепухи. Но вместе с тем понимал, что вру я напропалую для его же собственного спасения. Поэтому на мой выразительный взгляд ответил мрачным зырканьем, а потом неожиданно скорчил дурацкую рожу и начал поворачивать её из стороны в сторону. Ну просто идиотик идиотиком. С такой импровизацией мы или выступим блестяще, или нас закидают помидорами. Точнее, с учётом специфики зрительской аудитории — кривыми ножами.

Йен изобразил на лице нечто, истолкованное мною как «ну-ну, ври дальше, мне нравится, как зеленеет от злости Циларин». И тут же обернулся к ней.

— Успокойся, красотка. Девушка с мочалкой на голове просто шутит.

С мочалкой на голове?! Я боролась с выражением своего лица, поэтому получилось нечто, напоминающее его собственную усмешку. По крайней мере, по моим ощущениям. Возможно, она была кривой. Возможно, даже гораздо больше походила на то, будто я скривилась, разжевав подгнившую ягоду. Кого он там назвал красоткой? Эту хвостатую доску, у которой на лице можно лук резать или мясо отбивать, а ей хоть бы что?

Циларин предпочла проигнорировать мою гримасу и вернулась к допросу с пристрастием.

— Он обманул меня, сказав, что ест правой рукой. Общеизвестно, рука, которой человек ест, у него ведущая. Но твой флакон он поймал левой. Ты сама всё слышала. Будешь это отрицать?

— Конечно нет! Я что, похожа на самоубийцу? У Вас в руках нож, которым Вы только что хотели нарезать в холодец моего любимого братишку, думаете, я стану делать глупости? — Старательно сорвавшись на визг, я осталась довольна результатом. Получилось вполне правдоподобно, на мой взгляд. Я сделала вид, что успокаиваюсь, глубоко вздохнула и продолжила заговаривать зубы дотошной тётке в странном наряде.

— Я же сказала, братишка у меня на голову совсем плох. Ему право и лево перепутать, что Вам утром чашку чая за завтраком выпить — вообще ничего не стоит.

— Я не пью чай. Только воду. — Холодно ответила женщина.

— Ох ты ж, — не растерялась я. — Извините, не знала. Вода — это ещё проще. В том смысле, что Вы меня понимаете, как легко моему маленькому дурачку соврать не

со зла. Вообще-то он и не врёт, он искренне верит во всё, что говорит. Но когда там, — я постучала себя указательным пальцем по голове, — полный бардак, на всех не угодишь.

У меня в голове действительно царил полный бардак. Пора было сворачиваться и уносить ноги. Если не уйдём сейчас, не уйдём вообще. Я наклонилась и потянула «братишку» за предплечье. Тот послушно встал и даже с широченной улыбкой прислонил лохматую голову к моему плечу.

— Можно я возьму свою склянку? — я протянула руку.

— Он кричал, что флакон его. — Опять занудила Циларин. Я страдальчески вздохнула.

— Правильно. Что он ещё мог кричать, когда его, несущегося сломя голову, схватили и обвинили в воровстве? Флакон мой, его вытащил у меня из сумки тот одноглазый нищий с откидными костылями. А братишка кинулся за ним. Он у меня заботливый, хоть и заторможенный большую часть времени. Ему в толпе проскользнуть куда как легче, чем взрослому мужику или мне в длинной юбке. Но я за ним всё равно побежала. Иначе где его потом искать, бедолагу, в такой толчее. Покалечат убогого и не заметят. Злые люди кругом! А он у меня молодец, скляночку вернул. Не знаю уж, как отобрал у того верзилы, но победителей не судят. — Я ласково потрепала воришку по волосам, преодолев искушение дёрнуть как следует.

— Я кинулся ему на ноги. — Заявил вдруг, глупо, но лучезарно улыбаясь, маленький поганец. — А когда он упал, схватил баночку и припустил. Хотел обежать дом и вернуться к тебе, сестричка.

От умильной гримасы у меня начало сводить скулы. И тут не в меру подозрительная Циларин задала вопрос, от которого у меня чуть не свело всё остальное.

— Как зовут твоего брата, девушка?

Ну, вот и всё. Сейчас будут очень острые помидоры. Но гулять, так гулять, решила я и честно ответила «не знаю». У женщины вытянулось лицо. Совсем чуть-чуть, но я мысленно обречённо поздравила себя с тем, что мне удалось изменить это уже набившее оскомину выражение. Воришка от неожиданности икнул мне в плечо. А я продолжила нести что-то непонятное, потому что состояние отчаянного равнодушия схлынуло, и теперь от подкатившего с новой силой страха мне соображалось совсем уж худо. Лукавила я, впрочем, на всякий случай, только наполовину.

— Девушка не знает, как зовут её младшего брата, потому что девушка — ученица травницы, а у травниц много строгих правил, которые нельзя нарушать. Поэтому ни девушка, ни брат не знают, как зовут друг друга. Если Вам это не нравится, я, к сожалению, бессильна. А брат — тем более. Он хоть и глупенький, но с людьми, которые ему ножом угрожали, знакомиться вряд ли захочет. Всё нормально, мой хороший? — Я одарила мальчишку выразительным взглядом. Тот поспешно закивал и улыбнулся ещё шире. Я подумала, что ещё немного, и эта бесстыжая детская физиономия от такого усердия пополам треснет.

— Йен! — давно потерявший интерес к нашему разговору мужчина как раз высматривал что-то, задрав голову, и даже сделал вид, что не слышит окрика Циларин. Но та, видимо, уже привыкла к такой реакции, поэтому гаркнула ещё раз так, что ему пришлось оторваться от праздного созерцания и вернуться к нашим баранам. Под баранами я, разумеется, подразумевала Циларин и своего «братишку», чтоб ему голышом в зарослях крапивы прятаться от следующего обворованного.

Йен подошёл и молча уставился на свою чёрно-белую спутницу. Рядом с ней он выглядел так обыденно в простой светлой рубахе, расшнурованной у горла, короткополой куртке с роговыми пуговицами, тёмных штанах, заправленных в высокие сапоги с плотно прилегающими голенищами. Вопрос о том, кто же они такие, мучил меня с самого первого момента, но я старательно его игнорировала. Не до того сейчас.