Зерна отольются в пули
Шрифт:
Однако я рано расслабился. Не прошло и недели, как «обувное дело» закрутилось с новой силой. Началось оно вполне тривиально, со звонка секретарши:
— Да! — я привычно подкинул к уху затертую трубку ближайшего бездискового телефона.
— К вам товарищ Галустян, — объявила хранительница директорских дверей.
— А как он сюда попал? — насторожился я.
Такой сотрудник в НИИ не числился, похожих пропусков я не подписывал, с проходной не звонили. Разумеется, наша охрана устроена на первый взгляд очень мягко, но не настолько, чтоб
— Да к жене он приходил, — рассеяла мои подозрения секретарша. — Она в бухгалтерии работает.
— А-а-а! — протянул я. Действительно, еще удивлялся, откуда у высокой, фигуристой блондинки такая необычная фамилия. — Ну пусть тогда заходит, коли пришел.
Через несколько секунд через дверь буквально просочился, другого слова не подобрать, широко улыбающийся господин лет сорока. Небольшого роста, чуть полноватый, черноволосый и черноусый, он вполне укладывался в стереотип человека с Кавказа. Более того, я не успел оглянуться, как на столе невообразимым образом материализовалась бутылка темного стекла, судя по всему – неплохого коньяка.
— Ариус Ваграмович, — гость протянул мне руку. — Можно просто Арис, — добавил он, твердо отвечая на пожатие.
— Присаживайтесь, — я постарался растянуть губы в самой широкой ответной улыбке из возможных, и указал на стул.
Едва повисшую паузу прервала секретарша, она без всякой просьбы влетела в кабинет наперевес с дежурным подносом, извиняюще похлопала ресницами расставляя чашки, и быстро убежала обратно за дверь. Тут явно не обошлось без коробки приличных конфет, пластинкой шоколада такого результата не достичь.
— Вы знаете, — наконец начал рассказ Ариус Ваграмович, — после войны я работал на обувной фабрике в Нор-Баязете, 226 это недалеко от Еревана, на реке Гаварагет. Мы там шили женские сапожки, такие красивые, девушкам очень нравились, да.
В голосе гостя неожиданно прорезался заметный акцент, и он, возможно почувствовав это, изящно, двумя пальцами прихватил кружку за ручку и сделал длинный глоток. Таких оригинальных вступлений мне еще слышать не приходилось, поэтому я с интересом ждал продолжения. Оно не задержалось:
— Потом я приключений захотел, мир посмотреть, да, — товарищ Галустян эмоционально нарисовал свободной рукой сложную воздушную фигуру. — Поехал на север, сначала шоферил на зилке, дальше на буровой пятнадцать лет, до мастера дошел. Платили хорошо, да. Но спину сорвал, пришлось обратно ехать домой. А в Москве пересадку делал, Анну встретил, да и остался с ней.
Ариус Ваграмович сделал еще один глоток, я поддержал, неспешно потыкал ложкой плавающую в чае щедрую пластинку лимона. Тем временем гость дошел до сути:
— Так вот, пока жил на севере, все время в унтах да пимах ходил. Очень удобно, да. Теплые, легкие, и девушки для себя их так красиво расшивают, загляденье. Мечта у меня, хотел обувь из меха шить, да такую, чтоб можно было не только на севере, но и в Москве, и в Ереване в ней ходить. Тут, в М-Граде, устроился на местную обувную фабрику технологом, платят вроде ничего, да только ничего начальники и слышать не хотят про сапожки! Лепят из свинячей кожи эти, как их, штангетки, ботинки для тяжелоатлетов, как поставили до войны немецкие лекала, так и не меняют ничего! А тут жена рассказала про сапожки, которые вы жене пошили, и хорошо так, да!
Последнее Ариус Ваграмович произнес с таким надрывом, что было сразу понятно – человек реально болеет за свое дело. И причина визита стала очевидна. Вот только чем я помочь могу? Клепать в НИИ подошвы, и толкать их «за налик» какой-нибудь артели? Руководство не поймет подобного авангардизма. Организовать в «Интеле» дополнительный обувной цех? Утопия, даже обсуждать такую чепуху не стоит. И вообще, заработать что-то на подобном проекте в СССР нереально, ну, если не уходить в подполье, разумеется.
— Если вам интересно, готов объяснить технологию, она простая, можно дома все сделать, даже резину в форме запечь, — я попробовал нащупать хоть какую-то почву. — Или моделей нарисовать десяток-другой.
— Да нет же, — протестующе замахал руками Галустян. — Я считаю, такая обувь людям очень нужна! У нас с Анной денег хватает, но как посмотрю, в чем девушки ходят у вас зимой, они же мучаются! И некрасиво совсем, то ли дело на Севере! — тут гость чуть замешкался, но все же выдал основную мысль: — У вас, я слышал, в Москве связи хорошие. Может быть попросите кого-нибудь там, чтоб такую обувь у нас на фабрике серийно делать?
Еслиб моя челюсть отстегивалась, она бы на этой фразе уже стукнулась об пол. Ведь я даже не пытался рассмотреть ситуацию с этой стороны, только об наживе и думал! А потом накатила обида и даже зависть. Это ж надо, долбаный прогрессор и радетель за СССР, пошил жене новинку, и успокоился на этом. Еще и рад-довольнешенек – ни у кого таких сапог больше нет, смотрите, граждане страны, на дурака и эгоиста!
Пришлось подтянуть к себе блюдце с пряниками, и задумчиво сжевать парочку, запивая чаем. Ариус Ваграмович от перекуса отказался, но думать не мешал, молча «растягивал» свою чашку.
— Образцы сделаете? — наконец я закончил приводить в порядок мысли. И веско добавил: — Но такие, чтоб даже жена Генсека не устояла?
— А модели нарисуете? — ничуть не смутился гость.
…Уж не знаю, принял ли товарищ Галустян мои слова всерьез, но с полдюжины изготовленных его руками «пилотных экземпляров» далеко превосходили мой эксперимент по качеству. И кожа у него оказалась лучше, и швы красивее, даже покрой, и тот удачнее. Более того, он сделал экономический расчет, показывающий прямо-таки фантастические перспективы освоения данной продукции отдельно взятым предприятием. Мне осталось только перевести в пояснительной записке фокус на удобство и дешевизну и отправить посылку с фельдъегерем товарищу Шелепину.