Зерно богоподобной силы
Шрифт:
Нефертити тоже встала. Она подала отцу стакан воды, который наполнила из ведра. Невольно Эд отметил, что походка у нее — как у малайских женщин, которых он видел в научно-популярных фильмах: шея выпрямлена, плечи гордо откинуты, бедра плавно покачиваются.
— Гм… да, пожалуй, — поспешно ответил Эд. — Это очень увлекательно. Насколько я понимаю, вы стремитесь к некой утопии…
Иезекииль Джошуа Таббер нахмурился.
— Вижу, возлюбленный мой, вы пока не сумели понять Слово. Ибо не утопии мы — ищем. Под утопией понимается идеальное общество, а все идеальное автоматически прекращает развиваться, следовательно, само понятие утопии консервативно, если не реакционно. Многие впадали в эту ошибку, среди них и так называемые коммунисты. Они думают так: как только будет достигнут их рай земной, все движение сразу же остановится и воцарится золотой век. Ерунда! Вечная Мать не ведает остановок. Путь к Элизиуму длится вечно!
Какое-то время Эду казалось, что он следит за мыслями старика, но постепенно все опять слились в бессмысленный набор слов.
А ведь Уандер и раньше имел дело с чокнутыми. То, что у старика оказались самые потусторонние способности из всех, с которыми режиссеру приходилось сталкиваться раньше, роли не играло. Все равно он — чокнутый.
— Что ж, когда вас послушаешь, все и вправду начинает казаться очень разумным. Теперь я вижу, что утопия действительно реакционна.
Таббер окинул его испытующим взглядом.
— А я вижу, возлюбленный мой, что вы, посещая нас, скорее всего, руководствуетесь совсем иными побуждениями, нежели поиски пути.
Он отечески улыбнулся и взглянул на Нефертити, которая все это время не спускала глаз с Эда. Девушка вспыхнула.
— «Что это она все время краснеет? — подивился про себя Эд. — Не может же она и впрямь быть такой скромницей!»
— Уж не за дочкой ли моей поухаживать вы явились? — ласково осведомился Таббер.
Как ни ласково это прозвучало, Эд едва удержался, чтобы не вскочить. «Вставай! — настоятельно требовал внутренний голос. — Вставай и в темпе сматывайся!»
— Нет, — запротестовал Уандер. — Нет, что вы!
— Отец! — пролепетала Нефертити.
Эд не смотрел на нее. Он подозревал, что Нефертити Таббер, которая могла порозоветь от одного взгляда на мужчину, теперь приобрела цвет свежеобожженного кирпича.
— Нет-нет, — забормотал он. — Я пришел поговорить о радио и телевидении.
Иезекииль Джошуа Таббер нахмурился, но уж таково было свойство его лица, что и хмурость его выглядела добродушнее, чем иная улыбка.
— Очень жаль, — грустно проговорил он. — Воистину, путь к Элизиуму, который указует нам Вечная Мать, только освещается любовью нашей молодежи. Боюсь, что жизнь, которую моей Нефертити приходится со мной делить, лишает ее возможности встречаться со странниками, подходящими ей по возрасту. — Он вздохнул и продолжал: — Так что там насчет радио и телевидения? Вам ведь уже известно, Эдвард, сколь мало симпатии я питаю к тому пути, по которому пошли наши средства массовой информации в последние годы.
Спокойствие старика придало Эду храбрости. Кажется, Таббер действительно не питает к нему зла за скандал, произошедший на станции.
Собравшись с духом, он сказал: — Может быть, все-таки не стоило его так бурна выражать? Я имею в виду отсутствие симпатии.
Таббер был явно озадачен.
— Не пойму, о чем это вы, возлюбленный мой?
— О, проклятьи, — нетерпеливо сказал Эд. — О том проклятьи, которое вы наложили на радио и телевидение. Только не говорите, черт возьми, что вы о нем забыли!
Таббер перевел ошеломленный взгляд с Эда на Нефертити. Девушка сидела, не шелохнувшись. Но по мере того, как обстановка обострялась, ей пришлось слегка отвлечь внимание от Эда, на котором оно было целиком сосредоточено.
— Отец, — проговорила она, — ты, наверное, забыл, только тогда, на радио, ты вышел из себя. И… прибегнув к силе, проклял его.
— Да так, что на всей планете больше не работает ни одна теле- или радиостанция, — вставил Эд.
Таббер недоверчиво глядел на них обоих.
— Вы хотите сказать, что я обрушил гнев на эти, с позволения сказать, развращенные учреждения, и… он подействовал?
— Еще как подействовал, — мрачно подтвердил Эд. — Я, например, остался без работы. А заодно и несколько миллионов людей, работавших в этой области во всем мире.
— Во всем мире? — переспросил пораженный Таббер.
— Но, отец, — вновь вмешалась Нефертити, — ты же и сам знаешь, что обладаешь такой силой. Вспомни парня, который все время бренчал на гитаре народные песенки…
Таббер бросил на Эда изумленный взгляд, потом обратился к дочери:
— Да, но порвать пять гитарных струн на расстоянии в несколько сотен футов — это пустяк…
— А неоновая вывеска, — ты еще говорил, что у тебя ют нее глаза скоро лопнут?
— Вы что же, сами не знали, что проклятье подействовало? — спросил Эд. — Что вы прокляли радио — и теперь нет ни единой теле- или радиостанции, которая бы работала?
— Воистину непостижимы силы, коими может наделять нас Вечная Мать, благоговейно вымолвил Таббер.
— Еще как непостижимы, — с горечью подтвердил Эд. — Только весь вопрос в том, можете ли вы обратить их вспять? Люди не находят себе места. В маленьком городишке, вроде нашего, тысячи жителей бродят по улицам, потому что им нечем себя занять. Посудите сами — если даже на незначительное палаточное собрание, вроде вашего, народ ломится…
Он осекся. На лице его появилось выражение трагической растерянности.
— Вы что же… возлюбленный мой… хотите сказать, что огромные толпы, которые я так неожиданно стал собирать, — а палатка вмещает слишком мало желающих, и мне приходится проводить по дюжине бесед в день, — хотите сказать, будто они появились лишь потому…
— Только потому, что им больше некуда пойти, чтобы хоть как-то развлечься, — безжалостно закончил за него Эд.
— Отец, — мягко сказала Нефертити, спеша утешить старика, — я как раз собиралась тебе сказать. Люди толпами бродят по улицам. Они отчаянно соскучились по развлечениям.
Некрасивое лицо Таббера, на котором на миг появилось беспомощное выражение, быстро наливалось силой.
— По развлечениям, говоришь?
— Неужели вы не понимаете, Иезекииль? — вмешался Эд. — Нужно же людям куда-то девать время. Они хотят развлечений. Хотят немножко повеселиться. Ведь: это вполне разумно, не так ли? Они любят радио, любят телевидение. И вы не можете их переделать. Ладно, они не знают, чем себя занять. Но надо же как-то убить время.