Зерно богоподобной силы
Шрифт:
Ребенок может запросто попасть в беду, если позволять ему беситься на свободе, вытворяя черт знает что, как эти озорники». Но, поразмыслив, Уандер пришел к выводу: «Может быть, и не так уже плохо, если в детских играх присутствует доля риска. Возможно, переломы и другие травмы, полученные в процессе взросления, тоже можно отнести к образованию какой-никакой, а опыт».
Эд уже собрался было обратиться к ребятишкам, чтобы спросить дорогу, но тут увидел вдали знакомую фигуру. Он нажал на педаль спуска и медленно направился к женщине. Эта была последовательница Таббера, одна из женщин, стоявших
Поравнявшись с ней, Эд остановился и сказал:
— Гм… возлюбленная моя…
Женщина тоже остановилась и нахмурилась — она заметно удивилась, завидев на улице Элизиума — если это было можно назвать улицей «фольксфлаер». Эда она явно не узнала.
— День добрый, возлюбленный мой, — нерешительно сказала женщина. — Чем могу вам помочь?
Эд выбрался из своего «жука» и сказал:
— Вижу, вы меня не помните. Я был на паре выступлений… гм… Глашатая Мира…
Надо было получше продумать все заранее. Загвоздка заключалась в том, что он не знал, с какой стороны подступиться, и теперь был вынужден действовать наудачу.
— Вот, решил приехать, взглянуть на Элизиум, — проговорил он.
Взгляд женщины потеплел.
— Так вы странник?
— Видите ли, скорее всего, не совсем. Просто я хотел бы побольше узнать обо всем этом.
Эд пошел рядом с женщиной, бросив машину на произвол судьбы. Похоже, в Элизиуме парковка — не проблема.
— Я вас не очень отвлекаю? — нерешительно поинтересовался он.
— Нет, что вы, — она продолжала идти своей дорогой. — Мне только нужно занести кое-что печатнику.
— Печатнику?
— Видите то здание? Там у нас печатня.
Эд взглянул на дом, к которому они подходили. Он немножко отличался от коттеджей.
— Вы хотите сказать, что сами печатаете…
— Почти все, что нам нужно.
Сегодня женщина не выглядела так сурово, как тогда, на палаточном собрании в Кингсбурге. Эду пришла в голову мысль, что там он просто заранее настроился непременно увидеть ее суровой. Этакой религиозной фанатичкой, готовой с пеной у рта обличать и поносить танцы, спиртное, азартные игры и прочие грехи.
— Вы имеете в виду книги? — спросил Эд, когда они подошли к двери.
Его представления о книгопечатании предполагали наличие огромных цехов, заставленных печатными станками в стиле Рюба Голдберга [41] , где все процессы полностью автоматизированы. На одном конце с головокружительной скоростью разматываются огромные рулоны бумаги, а на другом выскакивают готовые книги, которые опять же автоматически складываются и пакуются со скоростью тысяча штук в час, если не в минуту. Тогда как все это здание было никак не больше, чем тридцать на сорок футов.
41
Рубен Люциус Голдберг (1883–1978), более известный как Рюб Голдберг, — американский художник-карикатурист и иллюстратор комиксов, прославившийся тем, что изображал мир техники — реальной и фантастической — в специфической гротесковой манере, доводя сложность машинерии на своих рисунках до явиого абсурда.
Вслед за своей спутницей он вошел в дверь.
— Книги, брошюры, даже небольшую еженедельную газету, которую мы рассылаем по всей стране тем странникам, которые пока еще не решаются перебраться в Элизиум, — она поздоровалась с одним из двоих мужчин, которые работали в печатне. — Вот, Келли, я наконец принесла два последних стихотворения.
Келли стоял перед машиной, в которой Эд смутно узнал примитивный печатный станок. Левой ногой он качал педаль — так когда-то приводили в движение старинные швейные машины. Одновременно он брал правой рукой листы бумаги и по одному ловко вставлял их в движущийся станок, из которого так же ловко потом извлекал левой рукой.
— Привет, Марта, — ответил Келли. — Ты как раз вовремя. Норм сейчас их наберет.
Эд зачарованно наблюдал. Стоит руке попасть в станок и…
— Что, никогда не видели тигельной печатной машины? — усмехнулся Келли.
— Никогда, — признался Эд.
— Келли, это новый странник, — сказала Марта. Он побывал на нескольких выступлениях Джоша.
Они обменялись приветствиями. В полном изумлении Уандер продолжал наблюдать за работой. Вряд ли он удивился бы больше, попав в комнату, где женщины вручную чешут шерсть, а потом прядут ее на прялках.
Впрочем, это ему тоже предстояло вскоре увидеть…
Пока Марта с Келли уточняли какие-то технические подробности, касающиеся книги, которую они, по-видимому, в настоящее время печатали, Эд прошел в другой конец помещения, где работал второй мужчина.
Тот взглянул на Эда и приветливо улыбнулся.
— Меня зовут Хаер, возлюбленный, Норм Хаер.
— Эд. Эд Уандер. Что это, черт возьми, вы делаете?
Хаер снова улыбнулся.
— Набираю шрифт. Это калифорнийская наборная касса. Гарнитура Гауди, старый стиль, на десять пунктов.
— Я думал, набирают на аппарате — вроде пишущей машинки.
Хаер рассмеялся.
— Так делали раньше. Только у нас здесь, в Элизиуме, ручной набор.
Его руки замелькали, и строка шрифта в подносе, который он придерживал левой рукой, стала расти на глазах.
— Но послушайте, — стараясь сдержать раздражение, спросил Эд, — чего вы этим добиваетесь? Да, Бен Франклин печатал таким же манером, но ведь с тех пор человечество додумалось до кое-каких усовершенствований!
Пальцы наборщика продолжали порхать, не останавливаясь ни на миг. Он явно принадлежал к числу людей, которых никогда не покидает доброе расположение духа. Во всяком случае, сейчас с его лица не сходила улыбка.
— Этому есть несколько причин, — ответил он. — Вопервых, великое удовольствие — сделать вещь своими руками от начала до конца. Особенно первоклассную вещь. Из производства предметов потребления что-то ушло, когда сапожник перестал изготовлять обувь, начиная с подготовки кожи и кончая отделкой готовой пары ботинок. Когда он, ВМЕСТО того, встал за гигантский станок, устройства которого не понимает, и начал наблюдать за несколькими стрелками да время от времени нажимать на кнопку или щелкать выключателем — и так по четыре или пять часов в день.