Зерно правды
Шрифт:
Он поднял косматую лапу. Все ставни снова захлопали о стену, а в каменной глотке дельфина глухо забулькало.
– Приглашаю, - повторил он.
Геральт остался на месте, пытливо глядя на него.
– Один живешь?
– А твое какое дело, с кем я живу?
– сердито сказало чудовище, раскрывая пасть, после чего громко загоготало.
– Ага, понимаю. Наверное, тебе интересно, нет ли у меня сорока слуг, схожих со мной. Нету. Ну, так как, зараза, воспользуешься приглашением, данным от чистого сердца? Если нет, то ворота вон там, прямо за твоим задом!
Геральт официально поклонился.
–
– Против законов гостеприимства не погрешу.
– Пусть мой дом станет твоим домом, - ответило чудовище тоже по форме, хотя и небрежно.
– Вот туда, гость. А коня давай сюда, к колодцу.
Особняк, как и снаружи, нуждался в основательном ремонте, однако тут было в меру чисто и опрятно. Мебель, как видно, вышла из под руки хороших мастеровых, даже если было это очень давно. В воздухе висел острый запах пыли. Было темно.
– Свет!
– рявкнуло чудовище и лучина, воткнутая в железную державку, тут же полыхнула пламенем и копотью.
Неплохо, - сказал ведьмак. Чудовище загоготало.
– Только-то? Воистину, вижу, что тебя не удивишь. Я говорил тебе - этот дом выполняет мои приказания. Туда, прошу. Осторожно, лестница крутая. Свет!
На лестнице чудовище оборотилось.
– А что это за висюлька у тебя на шее, гость! Что это такое?
– Посмотри.
Чудовище взяло медальон в лапу, поднесло к глазам, слегка натянув шнурок на шее Геральта.
– Нехорошее выражение на морде у этого зверя. Что это такое?
– Цеховой знак.
– Ага. Наверное, занимаешься изготовлением светильников. Туда, прошу. Свет!
Середину большой комнаты, лишенной окон, занимал огромный дубовый стол, совершенно пустой, если не считать канделябра из позеленелой латуни, покрытого гирляндами застывшего воска. По очередной команде чудовища свечи зажглись, замигали, немного осветили помещение.
Одна из стен комнаты была увешана оружием - тут висели композиции из круглых щитов, скрещенных аркебуз, рогатин и гизарм, тяжелых длинных мечей и топоров. Половину соседней стены занимал очаг гигантского камина, над которым виднелись ряды облупившихся портретов. Стена напротив входа была заполнена охотничьими трофеями - рога лося и ветвистые рога оленя бросали длинные тени на оскаленные головы кабанов, медведей и рысей, на взъерошенные и сломанные крылья чучел орлов и ястребов. Центральное, почетное место занимала покоричневевшая, потрескавшаяся, роняющая паклю голова скального дракона. Геральт подошел поближе.
– Его уложил мой дедуля, - сказало чудовище, кидая в челюсти очага огромное полено. Дракон этот был, пожалуй, последним, который позволил себя добыть в округе. Садись, гость. Ты голоден, я полагаю?
– Не стану отрицать, хозяин.
Чудище уселось за стол, опустило голову, сплело на брюхе косматые лапы, что-то пробормотало, крутя как мельницей большими пальцами, после чего негромко рыкнуло, ударив лапой по столу. Блюда и тарелки звякнули оловом и серебром, бокалы зазвенели хрустальным звоном. Запахло жареным, чесноком, майораном, мускатным орехом. Геральт не выказал удивления.
– Так, - потерло лапы чудовище.
– Это лучше прислуги, верно? Угощайся, гость. Вот тут пулярка, тут кабаний окорок, тут паштет из ... не знаю из чего. Из чего-то. Здесь у нас рябчики. Нет, зараза, это
– Я не боюсь.
– Геральт разорвал пулярку на две части.
– Я забыл, - прыскнуло чудовище, - что ты не из тех пугливых. Ну, а звать тебя, для примера, как?
– Геральт. А тебя, хозяин?
– Нивеллен. Но в округе прозывают Выродком или Клыкастым. И пугают мной детей.
– Чудовище влило себе в горло содержимое огромного бокала, после чего погрузило пятерню в паштет и вырвало из чаши чуть не половину ее содержимого.
– Пугают детей, - повторил Геральт с полным ртом.
– Конечно, без всяких на то оснований?
– Наисовершеннейше. Твое здоровье, Геральт!
– И твое, Нивеллен.
– Как тебе это вино? Заметил, что оно из винограда, а не из яблок? Но если тебе не нравится, наколдую другое.
– Спасибо, это неплохое. Способности к колдовству у тебя врожденные?
– Нет. Они у меня с тех пор, как вот это выросло. Харя, значит. Сам не знаю, откуда это взялось, но только дом выполняет, что пожелаю. Так, ничего особенного. Умею наколдовать жратву, питье, платье, чистую постель, горячую воду, мыло. Любая баба сможет все это и без колдовства. Открываю и закрываю окна и двери. Зажигаю огонь. Ничего особенного.
– Все же что-то. А эта ... как ты говоришь, харя, у тебя давно?
– С двенадцати лет.
– Как это случилось?
– А тебе до этого какое дело? Налей себе еще.
– Охотно. Никакого мне до этого дела нет, спрашиваю из интереса.
– Повод понятный и приемлемый, - громко засмеялось чудовище.
– Но я его не принимаю. Нет тебе до этого дела и все. Ну, а чтобы хоть отчасти успокоить твой интерес, покажу тебе, как я выглядел прежде. Посмотри вон туда, на портреты. Первый, считая от камина, это мой папуля. Второй, зараза его знает кто. А третий - это я. Видишь?
Из под пыли и паутины с портрета водянистым взглядом смотрел бесцветный толстяк с одутловатым, печальным и прыщавым лицом. Геральт, которому знакома была лесть клиенту, распространенная среди портретистов, с грустью покивал головой.
– Видишь?
– повторил Нивеллен, скаля клыки.
– Вижу.
– Кто ты?
– Не понимаю.
– Не понимаешь?
– чудовище подняло голову, глаза заблестели как у кота.
– Мой портрет, гость, висит там, куда не достигает свет свечей. Я его вижу, но я не человек. По крайней мере в настоящее время. Человек, чтобы посмотреть портрет, встал бы, подошел ближе, наверное, еще должен был бы взять светильник. Ты этого не сделал. Вывод простой. Но я спрашиваю прямо - ты человек?
Геральт не отвел глаза.
– Если так ставишь вопрос, - ответил он, немного помолчав, - то не совсем.
– Ага. Тогда не будет большой бестактностью, если спрошу, кто ты, в таком разе?
– Ведьмак.
– Ага, - повторил Нивеллен после паузы.
– Если я правильно помню, ведьмаки зарабатывают себе на жизнь интересным способом. Убивают за плату разных чудовищ.
– Ты правильно помнишь.
Снова воцарилась тишина. Пламя свечей пульсировало, било вверх тонкими усами огня, блестело в граненом хрустале кубков, в каскадах воска, стекающего по канделябру. Нивеллен сидел неподвижно, слегка шевеля огромными ушами.