Зерно правды

Сапковский Анджей

Геральт уже был на ногах, бежал, полукругом огибая двор, стараясь отвлечь внимание бруксы от Нивеллена. Вампирка, хлопая краями белого платья, понеслась прямо на него, легко, как мотыль, едва касаясь земли. Уже не вопила, не пробовала превращаться. Ведьмак знал, что она устала. Но знал также и то, что даже уставшая она остается смертельно опасной. За спиной Геральта Нивеллен грохотал досками, рычал.

Геральт отпрыгнул влево, окружил себя коротким дезориентирующим взмахом меча. Брукса

приближалась к нему - бело-черная, растрепанная, страшная. Он недооценил ее - закричала на бегу. Ведьмак не успел сложить Знак, полетел назад, ударился спиной об стену, боль в позвоночнике отдалась до самых кончиков пальцев, парализовала плечи, подкосила ноги. Упал на колени. Брукса, певуче воя, прыгнула к нему.

– Вереена!
– гаркнул Нивеллен.

Она обернулась. И тогда Нивеллен с размаха всадил ей между грудей сломанный острый конец трехметровой жерди. Она не вскрикнула. Только вздохнула. Ведьмак, услышав этот вздох, задрожжал.

Так они стояли - Нивеллен, на широко расставленных ногах, держащий обеими руками жердь, блокируя ее конец под пахом, и брукса, как белая бабочка на игле, повисшая на другом конце шеста, тоже стиснув на нем ладони обеих рук.

Вампирка душераздирающе вздохнула и вдруг с силой налегла на кол. Геральт увидел, как на ее спине, на белом платье расцветает алое пятно, из которого в гейзере крови вылазит, отвратительно и непристойно, сломанное острие. Нивеллен закричал, сделал шаг назад, потом второй, потом быстро начал пятиться, но не отпускал шеста, волоча за собой пробитую насквозь бруксу. Еще шаг и он уперся спиной в стену дома. Конец жерди, который он держал под пахом, заскрежетал о камень стены.

Брукса медленно, как будто ласково перенесла свои маленькие ручки дальше вдоль шеста, вытянула их на всю длину, крепко ухватилась за жердь и подтянулась на ней. Уже больше метра окровавленной жердины торчало у нее из спины. Глаза ее были широко открыты, голова откинута назад. Вздохи стали чаще, ритмичнее, перешли в хрип.

Геральт поднялся, но завороженный происходящим не мог ни на что решиться. И тут услышал слова, глухо прозвучавшие в его голове, как под сводами холодного и мокрого подземелья.

Мой. Или ничей. Люблю тебя. Люблю.

И снова страшный, вибрирующий, давящийся кровью вздох. Брукса рванулась, продвинулась дальше вдоль жерди, вытянула руки. Нивеллен в отчаянии зарычал, не выпуская шеста попытался отодвинуть вампирку как можно дальше от себя. Тщетно. Она продвинулась еще сильнее вперед, схватила его за голову. Он завыл, замотал косматой головой. Брукса опять подтянулась на жерди, склонила голову к горлу Нивеллена. Клыки блеснули ослепительной белизной.

Геральт прыгнул. Прыгнул как освобожденная пружина.

Каждое движение, каждый шаг, который сейчас нужно было сделать, был его сутью, был заученным, неизбежным, автоматическим и смертельно выверенным. Три быстрых шага. Третий, как сотни таких же шагов до этого, закончился крепким, решительным упором на левую ногу. Поворот туловища, широкий замах. Увидел ее глаза. Ничего уже нельзя было изменить. Услышал голос. Ничего. Крикнул, чтобы заглушить слово, которое она повторяла. Ничего уже нельзя. Удар.

Он ударил уверенно, как сотни раз до этого, серединой клинка и тут же, продолжая ритм движения, сделал четвертый шаг и полуоборот. Клинок, в конце полуоборота уже свободный, двигался за ним, блестя, увлекая за собой веер красных капелек. Черные как смоль волосы заколыхались, развеваясь, поплыли по воздуху, поплыли, поплыли, поплыли ...

Голова упала на гравий.

Чудовищ становится все меньше?

А я? Кто я такой?

Кто кричит? Птицы?

Женщина в полушубке и голубой юбке?

Роза из Назаира?

Как тихо!

Как пусто. Какая пустота.

Во мне.

Нивеллен, свернувшись в клубок, сотрясаемый спазмами и дрожью, лежал под стеной особняка, в крапиве, обхватив голову руками.

– Встань, - приказал ведьмак.

Молодой, красивый, могучего телосложения мужчина с бледным лицом, лежащий под стеной, поднял голову, оглянулся вокруг себя. Взгляд его был безумным. Он протер глаза пальцами. Посмотрел на свои руки. Ощупал лицо. Негромко охнул, засунул палец в рот, долго водил им по деснам. Снова схватился за лицо и снова охнул, коснувшись четырех кровавых, вспухших полос на щеке. Зарыдал, потом засмеялся.

– Геральт! Как это? Как это все ... Геральт!

– Встань Нивеллен. Встань и иди. У меня во вьюках есть лекарства, они нужны нам обоим.

– У меня уже нет ... Нет? Геральт? Как это?

Ведьмак помог ему встать, стараясь не глядеть на маленькие, такие белые, что казались прозрачными, руки, сжимавшие жердь, воткнутую меж невысоких грудей, облепленных мокрой багряной тканью. Нивеллен вновь охнул.

– Вереена ...

– Не смотри. Пойдем.

Они пошли через двор, мимо куста голубых роз, поддерживая друг друга. Нивеллен беспрестанно ощупывал свое лицо свободной рукой.

– Быть этого не может, Геральт. После стольких лет? Как это возможно?

– В каждой сказке есть зерно правды, - сказал тихо ведьмак.
– Любовь и кровь. И та и другая обладают огромной силой. Маги и их ученики ломают себе над этим головы с давних пор, но не придумали ничего лучше чем то, что ...

– Чем что, Геральт?

– Любовь должна быть настоящей.