Жадный, плохой, злой
Шрифт:
– У нас вообще-то по возрасту ограничений нет, – с сомнением ответил успокоившийся паренек. – Только вам это зачем?
– Патриотические чувства во мне проснулись, – признался я со вздохом. – Не дают спать спокойно. Разве у тебя не так было? – Мои брови удивленно приподнялись.
– Вроде бы нет, – неуверенно произнес мой собеседник после некоторой паузы, во время которой на его гладком юношеском челе обрисовались все будущие морщины. – Я от армии косил. Ну, и в деньгах нуждался. Тут почти все такие.
– Какие? – не отставал
– Какие-какие… – От нехватки нужных слов паренек неопределенно пошевелил пальцами, но наконец нашелся с ответом: – Такие!
– Которым отмазка нужна, – подсказал я. – От армии, от тюряги…
– Во-во! Есть еще пацаны, у которых проблемы всякие с предками, долгами или с наркотой… Тут у нас что-то вроде рая. – Он радостно засмеялся. – Чем не жизнь? Кормят, одевают, бабки начисляют.
– В общем, хорошо быть патриотом? – уточнил я с самым серьезным видом.
– Нехило.
– А если Родина в бой позовет? Выполните сталинский приказ?
– Так Сталина нет давно. – Паренек поглядел на меня, как на душевнобольного.
– Ладно, не напрягайся так, – успокоил я его. – Закури лучше.
Моя пустая наполовину пачка ненадолго отдалась облапившим ее немытым пальцам с заусеницами и траурной каймой под ногтями. Одну сигарету пареньку я позволил взять, а вторую вежливо отобрал и водворил на место. После чего спросил:
– Знаешь, кто я?
– Писатель типа. Вас в комнате для гостей поселили.
– Правильно, – подтвердил я. – А знаешь, что для писателя самое главное?
– Почерк хороший? – попытался угадать паренек с первого раза.
– Нет.
– Дача у моря?
– Тоже нет.
– Эта… Как ее?.. Муза?
– Опять мимо.
– Тогда не знаю. – Паренек заскучал.
– Знание людей и жизни – вот что главное для писателя, – провозгласил я торжественным тоном. – К примеру, сейчас мы тут с тобой толкуем, а потом я этот разговор в книгу вставлю.
– Меня Денисом зовут, – сообщил паренек на всякий случай. – Фамилия Карташов. Проживаю в Мытищах.
– Молодец, Денис, – сказал я пареньку так прочувствованно, словно имя, фамилия и место прописки были его личной заслугой. – Ответишь мне еще на пару вопросов?
– Запросто.
– Дубов с детишками когда сюда вселился?
– Детишки! – восхитился Денис Карташов. – Ну, сказанули! Гы-ы! Они уже даже и не молодежь совсем. Ириша, то есть Ирина Владимировна, та еще куда ни шло. Но вот ее брат… – Он с сомнением покрутил головой. – И жена его… – Тут недосказанное было заменено сочувственным цоканьем языка. – Они это… взрослые совсем.
«Взрослые» означало «старые».
Я вдруг ощутил тяжесть своих тридцати с небольшим лет. Все, кому было за двадцать пять, являлись для молоденького Дениса пожилыми людьми, которым пора на пенсию, а еще лучше – сразу на кладбище, чтобы не путались под ногами. Когда-то и я был точно таким же. Только нарукавную повязку мне заменял сначала пионерский галстук, а потом – комсомольский значок. Говорить
– И все же. Давно Дубов с домочадцами здесь обитает?
– А с пару недель. Раньше Владимир Феликсович только наездами бывал. Речь толкнет, по движущимся мишеням постреляет, в морду кому-нибудь заедет для профилактики и до свидания. Теперь не уезжает совсем. – В голосе паренька прозвучало плохо скрываемое сожаление. – Говорит, воздух у нас замечательный.
– Это точно, – кивнул я. – Не надышишься тут у вас. Как перед смертью. – Вспомнив кисло-горький пироксилиновый запах недавнего взрыва, я посоветовал: – Возвращался бы ты домой, Денис Карташов. В армии отслужишь – и свободный человек. Сам себе хозяин.
– Нет уж, спасибочки. В армии дедовщина и полный беспредел.
– А у вас?
– А у нас лафа. Жрем от пуза, живем в комнатах по четыре человека, ящики есть на двенадцать каналов, видаки, кассет полно. Еще раз в неделю телок доставляют безотказных. По одной на восемь рыл. Но телки эти так зажигают, что недовольных сервисом не бывает…
– На каком этаже резвитесь? – перебил я оживившегося рассказчика. – На третьем? К седьмому небу поближе?
– Не-а, туда входить без дела запрещено. – Паренек довольно успешно скроил серьезную мину. – Там Дубов со своей семьей, прислуга, охрана. Наш легион прямо под ними. А тут, – он кивнул в сторону коридора, из которого я пришел, – в основном гостей принимают. Из Дубовых редко кто сюда заглядывает. Разве что Марк Владимирович. – Паренек почтительно понизил голос. – Он, как с женой своей поцапается, обычно один в комнате для гостей ночует. Через стенку от вас.
Притворившись равнодушным, я зевнул и как бы от нечего делать спросил:
– И часто Марк ибн Владимирович с женой конфликтует?
– А почти все время. Он и сейчас там. Я ему с утра постель менял, холодильник загружал. Видать, надолго обосновался.
– Это хорошо, – машинально сказал я.
– Что же здесь хорошего? – удивился паренек. – Жена у него, конечно, не молоденькая, но я бы от такой по ночам не бегал. – Речь прервалась коротким смешком. – Она мне Салтыкову напоминает, особенно когда с голым животом и в шортах. Я б ее за милую душу… – Сообразив, что его занесло не в ту степь, паренек натужно закашлялся и умолк.
– От чересчур эффектных женщин лучше подальше держаться, Денис, – сказал я. – В отдельной комнате с чистой постелью и полным холодильником.
Он посмотрел на меня с сожалением. Интересно было бы встретиться с ним лет этак через пятнадцать и вновь побеседовать на тему взаимоотношений полов. Пока что рассуждения Дениса отличались чрезмерной юношеской горячностью и прямолинейностью:
– На фига мне чистая постель, если на ней у меня никто под боком не лежит? Дрочить на ней в одиночку, что ли?