Жак де Моле

Есть на земле места, завораживающие взор и душу, где высшие силы напрямую общаются с человеком. В Германии это гора Хартц, где Гёте вместе с Мефистофелем устроил для своего Фауста Вальпургиеву ночь, в Великобритании — Стоунхендж и озера Шотландии, во Франции — южные провинции Лангедока, место

Наша история начинается во Франции, там, где и родился Великий Магистр ордена тамплиеров Жак де Моле — воин, мистик, пророк.

В начале XIV века не писали портретов, и как выглядел де Моле, мы не знаем, но бессмертная тень его в этом не нуждается. Прах к праху, как говорится, а вечное пребывает в вечном. Попробуем же по мере сил воссоздать образ этого человека, бывшего Великим Магистром одного из самых известных в истории ордена тамплиеров.

Рассказ наш начинается с того, как сельский священник уже в конце XIX века, оказавшись в одном из упомянутых нами заколдованных мест на юге Франции, занялся раскопками и в суетном любопытстве своем потревожил Тайну.

А произошло все так.

1 июня 1885 года в деревушке Ренне-ле-Шато появился новый 33-летний приходский священник по имени Беранжер Соньер. Был он высокого роста, сутуловат, с черными вьющимися волосами и глубоко посаженными карими глазами.

Деревушка насчитывала всего 200 душ и располагалась непосредственно у Пиренеев, недалеко от Каркасона. Настоящая дыра, куда Соньера, несмотря на ум и таланты, проявленные в духовной семинарии, сослали за дерзкий нрав и непокорность.

В представлении местных крестьян все усилия религии сводились к тому, чтобы наполнять небесные сундуки, выкачивая деньги из карманов прихожан. Религия напоминала им огромный торговый дом, где кюре являлись приказчиками, хитрыми, пронырливыми, оборотистыми, и обделывали дела Господа Бога за счет простых людей.

Для молодого человека с амбициями оказаться в такой дали от цивилизации означало лишь верную духовную смерть, ибо сама обстановка тут — отменные виноградники, мягкий теплый климат и жирная, плодородная земля, в которой уже в апреле вызревала клубника, — располагала к безделью и опасному для молодого пытливого ума благодушию. Спасло Соньера то, что он сам был родом отсюда и умел не поддаваться одурманивающей душу истоме.

Каждое воскресенье Соньер проводил с удочкой на реке и всегда встречал там другого рыболова, аббата из соседнего прихода Анри Буде, маленького, худого, подвижного и вечно небритого старичка. Часто проводили они по полдня, сидя рядом и свесив над водой ноги, и скоро между ними возникла тесная дружба.

Бывали дни, когда они совсем не разговаривали. Иногда беседовали, но чудесно могли понимать друг друга и без слов, так как у них были общие вкусы и близкие переживания.

Анри Буде был старше и опытней. Он хорошо знал историю здешних мест и многое рассказывал Беранжеру. Он говорил молодому другу о том, что земля Каркасона таит в себе опасный соблазн души. Даже сейчас где-то по соседству, в районе тех же Пиренеев, прошел громкий процесс, на котором высшие церковные власти осудили трех бра-тьев-священников. Под влиянием своего родного места, которое называлось Вдохновенный холм, они впали в ересь и стали совращать с пути истинного вверенную им паству. Братья Байяры учили прихожан молиться некой черной Деве, богине древних вестготов, храм которой находился в их родных местах.

Старый аббат рассказал Соньеру и о многом другом, в частности о живших когда-то в этих местах катарах, о замке Бланшфор, основанном еще в XII веке и ставшем резиденцией четвертого Великого Магистра ордена тамплиеров, рассказал и о том, что именно по этой долине проходил когда-то путь паломников, которые шли из Северной Европы через Пиренеи в Испанию, в святой город Сантьяго-де-Компостела.

Однажды июньским днем 1891 года Буде пригласил к себе Соньера и специально под разными предлогами задержал своего молодого друга.

Все произошло вечером после неожиданно налетевшей грозы. Перед самым закатом небо прояснилось. Лучи сквозь окно проникли в комнату и залили ее необычным светом, коснулись двух рюмок, так и оставшихся недопитыми на обеденном столе, и сделали их янтарными. Умолкнувший во время грозы мир за окном вновь наполнился звуками.

За столом тем временем воцарилось неловкое молчание. Следовало либо разойтись, либо продолжить явно затянувшуюся беседу.

— Давайте говорить откровенно, — начал аббат.

— Начистоту, — согласился Соньер и почувствовал, как дрожь нетерпения прошла по всему его телу.

— Вы, наверное, сами уже успели почувствовать, что наши места не совсем похожи на все то, что мы можем встретить повсюду в милой доброй Франции?

— Еще как почувствовал, дорогой Буде.

— Помните, я совсем недавно рассказывал вам о несчастных братьях Байярах?

— Отлично помню. Они молились черной Деве на своем Вдохновенном холме.

— Абсолютно верно. А откуда, по-вашему, исходит представление о Богородице?

— Первым известным в Европе был образ черной кельтской Богородицы.

— Вы правы. Когда в молодости святой Бернар молился перед черной Богородицей, то его, в отличие от братьев Байяров, никто не предавал анафеме. Святой молился кельтской богине в церкви Сен-Вуарля, и она выдавила из груди три капли молока, которые скатились на уста будущего основателя ордена тамплиеров. И заметьте, именно Бернара великий Данте помещает в «Божественной комедии» в раю, в центре Розы. А при этом ересь присутствует в самом основании нашей католической церкви, во всей ее истории, и ересь эта родом из здешних мест.

— Я боюсь за вашу душу, дорогой Буде. Не слишком ли вы увлеклись подобными рассуждениями?

— Кого вы хотите обмануть, дорогой Соньер? Я же чувствую, что эти мысли посещали и вас. Уж больно хорошо мы научились понимать друг друга во время наших речных месс. Сколько мы пропустили при этом служб в церкви, а?

— Да, но вы сами знаете, дорогой Буде, что крестьяне — плохие прихожане. Не служить же, в самом деле, в пустом храме, когда на улице такая благодать?

— Не думаю, что подобные речи пришлись бы по душе епископу.