Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова)
Шрифт:
Жак покачал головой.
— И ты считаешь это обещанием?
— А то как же! Виолетта — капризница, но и такие слова — для неё обещание. Она ведь на них во как скупа! Но не в словах дело. Она так на меня смотрела, так улыбалась… Нет, нет, Виолетта не передумает! — убеждённо добавил Шарль.
— Ну что ж, за чем дело стало! Тебе остаётся только совершить какой-нибудь подвиг.
Но, не замечая насмешки, звучавшей в словах друга, Шарль простодушно сказал:
— Что считать подвигом? Я так понимаю подвиг: когда ты, не боясь, рискуешь жизнью
Жаку понравилось, как рассуждает Шарль. Это было непохоже на то, о чём писали книги, но зато очень верно.
— Думаешь, с ними обеими так просто сладить — с Виолеттой и госпожой Франсуазой? — продолжал Шарль. — Вот вбила твоя тётка себе в голову, что должна при жизни устроить счастье дочерей. Жанетта, та слушается, а вот с Бабеттой ей будет нелегко.
При упоминании имени Бабетты Жак насторожился. Он не понимал, к чему клонит Шарль.
— Бабетта так легко не уступит, — продолжал Шарль.
— А в чём она должна уступить?
— Вот чудак! Живёшь с ними бок о бок и не знаешь, что госпожа Франсуаза задумала выдать её замуж за сына нотариуса Лефатиса.
— За господина Лефатиса? А он?
— Да он сам ещё ничего не знает. Твоя тётушка ведь ни перед чем не останавливается. Ей пришло в голову, что теперь начнут издавать новые законы, вот тогда судейские, адвокаты, нотариусы пойдут в ход. А чем в таком случае Лефатис не жених? Она не глядит на то, что он не помышляет о Бабетте, и не сомневается, что его уговорит. Впрочем, может, и впрямь, если его надоумить, он не откажется. Только вот с Бабеттой ей будет потруднее…
— Откуда ты всё это знаешь? — Жак побледнел.
— От Виолетты. Да ты не беспокойся! — поспешил Шарль заверить товарища. — Ведь это не Бабетта придумала, а госпожа Франсуаза. Я тебе для того и рассказал, Поговори с Бабеттой начистоту.
— Если бы только я мог!
— Ты? — Шарль оторопел. — Ну, если ты отступаешь перед девушкой, что же остаётся мне?
Жак ничего не ответил, и они продолжали идти молча. Потом Шарль сказал, как бы продолжая давно начатый разговор:
— Помнишь, ты рассказывал мне о Муции Сцеволе, как он участвовал в заговоре против этрусского царя Порсенны?
— Помню, конечно. Ну и что?
— Так вот, я запомнил слово в слово, как ты говорил: когда Муция схватили, он, чтобы доказать свою неустрашимость, в присутствии царя положил правую руку в огонь жертвенника, и она сгорела…
— И поэтому ему дали прозвище Сцевола, что означает по-латыни «Левша». Ну и что же дальше?
— Я этого не забыл и уже дважды пробовал…
— Что пробовал? — заинтересовался Жак.
— Жёг руку…
Жак весело рассмеялся.
— Это здорово! Но я думаю, дружище, что ты зря подвергал себя мучениям. Подожди жечь руку, она может тебе ещё очень пригодиться, и в самом недалёком времени…
— Ты имеешь в виду Виолетту?
— Да нет, она ни при чём. Просто, когда послушаешь, что говорят в Пале-Рояле, поневоле сжимаешь кулаки и думаешь: «Они могут мне пригодиться».
— Ты прав! — горячо отозвался Шарль. — Будь уверен, тебе не придётся за меня краснеть. Кем-кем, а трусом я не буду…
Жак только собрался ответить Шарлю, но тут его внимание привлекла фигура двигавшегося им навстречу человека.
— Какое знакомое лицо!.. — Жак повернулся к Шарлю. — Где я его видел?
Почтенный господин в скромном чёрном костюме и берете, типичный представитель третьего сословия, не торопясь приближался к ним. Где же мог Жак видеть это лицо? И вдруг из-под тяжёлых век на него глянули водянистые глаза. Пустые глаза!
— Да это же Бианкур! Тот Бианкур, к которому я ходил покупать книги! — шепнул Жак другу. — Только что за маскарад? Ведь он дворянин, и ему не пристал этот костюм! Да ещё чёрный берет на голове! Это он! Это он! Теперь у меня больше нет сомнений!
— Выходит, он не только доносчик, а ещё и сыщик? — растерянно спросил Шарль.
— Как их там ни называй: сыщиками, доносчиками, шпионами, у них ремесло одно.
Между тем Бианкур остановился, словно поджидая их.
— Идём!.. — решительно скомандовал Жак и двинулся напрямик к застывшему на месте Бианкуру. — Вот видишь, встречи с нами ты не избежал! — загремел голос Жака. В ушах юноши ещё звучали вольнолюбивые речи ораторов Пале-Рояля, а человек, погубивший Фирмена, стоял перед ним. — Не уйти тебе от расплаты! Но прежде отвечай, где Фирмен Одри?
Что-то грозное почудилось Бианкуру в позе надвигавшихся на него юношей. «Неужели этот безобидный мальчишка — один из авторов письма? Кто его науськал? — промелькнуло в голове у Робера. — Но ему-то что до Фирмена? Что может быть у них общего?»
— Какой Фирмен? — опомнившись, сухо спросил Робер и поспешно опустил руку в карман, словно что-то там нащупывая. — Я не знаю никакого Фирмена.
— Не лги! Не отпирайся!.. — Жак весь кипел от ненависти. В порыве безудержного гнева он схватил Пуайе за шиворот и стал его трясти.
Шарль бросился с другой стороны и уже занёс было руку, но его остановил голос Бианкура:
— Вдвоём на одного?!
Пальцы Жака невольно разжались, поднятая рука Шарля опустилась.
— Скажи, где Фирмен, и мы тебя отпустим! — прокричал Жак.
— Н-не знаю… я… — запинаясь, произнёс Робер.
Он сразу как-то обмяк, во всём его облике появилось что-то жалкое и униженное. Съехавший набок берет придавал его лицу какое-то комическое выражение. Куда вдруг исчезла его спесь!
— Мы хотим знать правду! Говори же! — И Жак снова схватил его с силой за плечо.
— Он погиб в Бастилии! — с трудом вымолвил Бианкур.
— Когда?
— Давно, давно… Он погиб давно… — скороговоркой ответил Бианкур. — Я сожалею, раскаиваюсь…
— Ах, так?! Значит, ты в самом деле Робер Пуайе, предатель и доносчик! — И хотя Пуайе вызывал у Жака физическое отвращение и ему было противно прикасаться к нему, он ещё крепче вцепился в его плечо.