Жаклин Кеннеди. Жизнь, рассказанная ею самой
Шрифт:
Бобби был прав, большинство тех, с кем Джек крутил романы, не были даже хорошенькими. Это очень обидно. Если соперница хороша собой, если хотя бы внешне стоит внимания, например, как Мэрилин Монро, то мучает ревность. Но если и этого нет, если недалекая барышня с кривыми ногами и зубами обладала единственным спорным достоинством – доступностью – меня охватывала досада.
Прошло много лет, я могу вспоминать об этом, хотя и не без боли, уязвленная гордость уже не так саднит, но вытаскивать это на свет для обсуждения перед всем миром при своей жизни все равно не намерена.
Я
И бывали моменты, когда я не была вполне уверена, что не ошиблась, не поступив именно так.
Измены на стороне – это измены на стороне, при желании о них можно и не знать. Но когда это происходит в твоем доме, пусть даже таком большом, как Белый дом…
Роуз не зря поселилась в отдельном коттедже в Хайаннисе, она просто не смогла больше выносить откровенной близости Джозефа с его «горничными» у нее на виду.
Мне пришлось терпеть.
Убирая утром спальню президента, горничная обнаружила под подушкой дамские трусики. Чтобы не смущать господина президента, она быстро подхватила предмет туалета и сунула в карман, решив возвратить их мне тайком.
– Мадам, вы оставили у мужа в спальне…
Я подцепила кружево пальцем, стараясь не касаться интимной его части, слишком неприятно, и понесла обратно.
– Джек, это было под твоей подушкой. Разузнай, чье. Размер явно не мой.
Он почти выхватил трусики и швырнул их в дверь ванной, искал слова, но не для оправданий, а для нападения. Стало смешно, я округлила глаза в притворном ужасе:
– Она ушла отсюда голой?! Джек, ты явно рискуешь здоровьем своих любовниц, сегодня прохладно.
Джек буквально заскрипел зубами, но даже тогда не произнес ни слова извинений. Ничего не изменилось, ничего. Ничего и не могло измениться, нелепо было надеяться, Кеннеди не меняются.
У меня просто не было другого выхода, как стать звездой не менее яркой, чем сам Джон Кеннеди. Я стала, именно меня замечали во время наших визитов в первую очередь, сыпали комплиментами, обо мне писали, я действительно многое сделала для имиджа первой пары Америки и для преобразования Белого дома.
Я могла сделать в тысячу раз больше, могла стать настоящей героиней и любимицей миллионов, но поведения моего мужа это не изменило. Он так воспитан с детства. Он видел, как отец привез Глорию Свенссон и как мать молча с почестями принимала у себя любовницу мужа. Он все это впитал дома, это то, что невозможно уничтожить, изменить, исправить.
Я терпела, я очень долго терпела. Те, кто знал истинное положение дел, уверяли, что Джек меня любит, просто он холоден по натуре, как и я сама, а все романы не романы даже, а просто секс, без которого все Кеннеди не могут прожить и дня.
Возможно, но есть еще гордость, можно жить не любя, но зачем же унижать?
Каково это, когда тебе звонит любовница мужа – грудастая блондинка, секс-символ, у которой, кроме секса, ни единой мысли в голове, которая неспособна не только написать слово без ошибок на одном-единственном языке, но говорить без ошибок тоже неспособна – и сообщает о своем намерении стать первой леди, причем почти незамедлительно.
Больше всего меня потрясло то, что она позвонила по закрытой линии. Это означало, во-первых, что у нее есть прямая связь с президентом, во-вторых, что она где-то в Белом доме! То есть в том доме, который я ремонтировала, обставляла, в котором продумывала каждый уголок, который для меня так много значил, нашли комнату для женщины, которую обнаженной видел весь мир, в постели которой перебывали все, кто только чего-то стоил в Америке и за ее пределами, чьи снимки ню висят на стенках в барах, как услужливо сообщил один из репортеров.
Женщина, от которой из-за ее откровенно развратного поведения сбежали один за другим два мужа, и даже Фрэнк Синатра, которого, кажется, удивить вообще ничем невозможно, считала, что взяла в свои руки президента?
В ту минуту мне было обидно даже не за себя, а за Джека, за его неспособность удержаться от вот таких связей, не давать повода подобным женщинам на что-то надеяться. А еще обидно за Америку, в которой безграмотная любительница выпить и обнажиться прилюдно может считать себя вправе претендовать на роль первой леди.
Можно быть гениальной актрисой, иметь лучшую в мире фигуру, быть безумно сексуальной и желанной всеми мужчинами мира, включая президента Соединенных Штатов, но это не дает права считать себя достойной стать первой леди и справиться с такой должностью. Грудь не заменит воспитания, красивые ноги – образования, а потрясающие ягодицы – хорошего вкуса. О достоинстве упоминать вообще не стоило.
Но высказывать все это пьянице с торчащим бюстом значило бы унизиться самой. Я только вздохнула:
– Хорошо. Возьмите блокнот и запишите… Надеюсь, писать вас научили?
– Что записать? – растерялась она.
– Перечень встреч и мероприятий на ближайшую неделю, которые предстоит провести, если вы намерены быть первой леди. Пишите!
Не давая ей опомниться, я довольно быстро продиктовала десяток мероприятий, благо передо мной как раз лежал блокнот с расписанием. По ходу отмечала:
– Здесь желательно говорить по-французски, здесь хорошо знать испанскую живопись эпохи Возрождения, к этой встрече изучите историю женского движения в Америке XIX века, к этому дню обсудите с Рене Верноном меню и особенно винную карту предстоящего на следующей неделе ужина, обращаю внимание, что вино должно быть французским, никакого шампанского и не увлекайтесь сухими винами, есть несколько гостей, которые их не любят, список вам передадут, к пятнице не забудьте подготовить и выучить речь на испанском…