Жаклин Кеннеди. Жизнь, рассказанная ею самой
Шрифт:
Джек заговорил о том, что нам нужен еще ребенок.
– Это сплотило бы нас. Вон у Бобби уже семь сорванцов и будет восьмой.
Джек обожал детей, как и я. Неважно чьих, хотя, конечно, своих больше. Детям у нас позволялось все, не существовало запретов на игры или появления перед важными персонами. Удивительно, как при этом они не выросли избалованными.
Каролина запросто могла появиться в кабинете отца, когда там присутствовали дипломаты и репортеры, чтобы продемонстрировать, что ей «почти впору» мамины туфельки. Возглас малышки: «Смотри, какие у мамы
Одна из любимых фотографий всей Америки – Джон-младший, сидящий под отцовским столом в Овальном кабинете.
Когда-то я верила, что рождение ребенка изменит отношение мужа ко мне. Но ни Каролина, ни Джон, ни Белый дом, где мы теперь жили, ничего не изменил. Джек любил детей, но не любил меня, просто не способен был любить, потому что дети – это его частичка, а женщины вокруг, включая жену, всего лишь средство…
Но против рождения еще одного ребенка я не была. Только бы выносить…
В апреле о моем положении узнала вся Америка. Ликовали так, словно ребенок у президента рождался впервые. Хотя наверное, так и было, ведь, когда родился Джон, его отец еще не прошел инаугурацию, а у прежних президентов родиться могли только внуки и правнуки. Сейчас я подумала, что Америка и впрямь впервые видела беременную первую леди!
Я с радостью носила малыша.
Джек уехал в Европу, у него назначен прием у папы римского и переговоры в Лондоне… По Европе его сопровождала Ли. Позже Стас намекнул мне, что сопровождала в буквальном смысле, но я решила, что лучше уж сестра, чем кто попало. Но даже Ли не смогла мне помочь.
Джек не был бы Джеком, если бы не умудрился встретиться со своей давней пассией. Откуда я знаю? Мне многое услужливо сообщали…
В начале августа родился Патрик. На пять с половиной недель раньше срока, очень маленький и слабенький. Джек немедленно примчался и провел рядом с новорожденным сыном все короткое время его жизни – сутки.
Он пришел ко мне, рыдая:
– За что?! Почему?!
Я тоже рыдала:
– Джон, я не переживу, если потеряю тебя!
Почему, о чем я плакала? Нет, мысли об убийстве или чем-то подобном не было, но появилось ощущение, что непременно потеряю. Однако я думала, что это угроза развода или чего-то подобного.
И все же на вопрос «за что?!» ответила:
– Это расплата, Джек.
Он был потрясен, не сразу осознав смысл сказанного.
Но ведь это просто: отец предал еще не родившегося ребенка своим поведением сначала до зачатия, а потом и незадолго до рождения.
Впервые Джек плакал, впервые, выводя из госпиталя и помогая сесть в машину, держал меня за руку. Казалось, все изменилось, мы наконец стали парой. Смерть Патрика не прошла даром, хотя это была очень дорогая цена за душевное единение, но таковое все же появилось.
Остаток лета после моего возвращения из больницы прошел, словно медовый месяц – Джек был внимателен и смирен. Я начала надеяться, что он и впрямь осознал, как больно ранит своим поведением, понял, что ничто не вечно на земле, что придет и его черед расплачиваться, как пришло время платить Джозефу Кеннеди.
Но скоро все вернулось на круги своя…
Ли прекрасно проводила время на яхте Онассиса в Средиземном море и на его острове. Звала меня, чтобы поскорей прошла депрессия, но я решила, что в десятую годовщину нашей с Джеком свадьбы должна быть рядом с ним, и отказалась, вернее, не сказала ни «да», ни «нет».
Выписываясь из госпиталя, я бодро обещала прийти через год еще раз, только уже вовремя. Казалось, так и будет. Теперь мы становились семьей, а в семье должно быть много детей. Я готова перенести кесарево сечение, все время беременности вообще лежать не вставая, чтобы только выносить и родить еще одного ребенка.
Я была на седьмом небе от счастья. Впервые за десять лет мы были душевно близки с Джеком, это обнадеживало.
Однажды Джека прямо в моем присутствии спросили, был ли он влюблен. Я понимала, что интервьюер хотела сделать мне приятное, ожидая романтического признания господина президента своей супруге в любви прямо перед камерой, но получила обратное. Джек пожал плечами, сказав, что ничего подобного не испытывал, разве что несколько раз бывал серьезно заинтересован.
Она не знала, что Кеннеди никогда не считаются с тем, что могут доставить сильную душевную боль тем, кто рядом с ними, даже если это член клана Кеннеди. Джон не заметил неловкости журналистки от того, что своим ответом унизил меня. Она не знала, что я не ожидала ничего другого, кроме того, жить внутри клана Кеннеди означает иметь непробиваемую броню. Я не ужаснулась, даже не вздрогнула.
Вопрос и ответ в интервью не вошли, но однозначно показали мне мое место – я входила в число привилегированных, тех, кем Джек Кеннеди бывал заинтересован, причем в коротеньком списке далеко не первая…
И вот теперь показалось, что его сердце начало оттаивать, что все возможно, что из положения временного интереса можно стать если не любимой, то хотя бы уважаемой женщиной. Хотелось плакать от счастья, я вдруг осознала, что стоит этому непостижимому человеку просто погладить меня по шерстке, как приблудного щенка, и я встану перед ним на задние лапы, глядя в глаза, в готовности сделать все, чего бы он ни пожелал.
Тем ощутимей оказался удар.
Много лет я была «в боевой готовности», старалась не появляться там, где могла столкнуться с его любовницами, не замечать, что следом за Джеком, которого якобы вызвали из-за важного телефонного звонка, из зала вдруг исчезла его очередная любовница, я надолго уезжала даже из страны, стараясь увезти с собой и Каролину, которая, как все девочки, стала любопытной гораздо раньше маленького братика. Делала все, чтобы не испытывать унижения в присутствии людей, хотя, конечно, испытывала, без конца ловя на себе то сочувствующие, то любопытные, а то и злорадные взгляды.
Я и только я знала, чего мне все это стоило. Но все стерпела, и вот, казалось, получила награду – простое внимание Джека к себе и крошечный проблеск настоящего тепла, а не игры на публику.
Что было бы, не пожелай я вдруг прогуляться на кухню, потому что мне забыли поставить стакан воды? Наверное, еще хуже, я успела бы привыкнуть к мысли, что все же нужна Джеку, что он больше не будет изменять, как поклялся. Я постаралась не думать о том, что клятвы Кеннеди до первой юбки, под которую можно залезть.