Жаклин Врана

Лерой Тодд

– Софи! – окликнула та, вынимая телефон другой рукой.

Новизной и функциями полицейская модель не славилась, но она любила ее не за это. Камера позволяла делать достаточно четкие изображения, а видео записывало объемный звук без песка. Жаклин решила воспользоваться сразу обеими возможностями. Сначала сделала несколько фотографий с разных ракурсов, после чего записала происходящее во всех подробностях.

Софи стыдливо укрывалась шелковым халатом с логотипом отеля и умоляла не направлять объектив на нее.

– Одевайся, – бросила ей одежду

с кровати Жаклин и поднесла камеру к лицу насильника. – Назовите свое имя. Громко и четко.

– Гарри Нельсон, – пропищал он.

– Профессия, статус, положение, – протянула пустой стакан консьержу она.

– Владелец компании «Ни…

– А ты не уходи, – кивнула работнику отеля она. – Имя?

– Жак Морье.

– Так мы тески? – криво улыбнулась она. – А ты меня так позоришь. Дальше, – кивнула мужчине она.

– Владелец компании «Нильсон и Нельс». Мы занимаемся кредитным обложением.

– Я вижу, – бросила взгляд на привязанную к кровати девушку она и набрала номер Сони. – Вызови подразделение по адресу, который я тебе отправила.

– Ты мне… – сонно начала женщина.

– Пять минут назад. С добрым утром.

– О боги, Жаклин, – жалобно протянула Соня. – Во что ты опять угодила?

– Не угодила, а напоролась. На педофила, – повесила трубку Жаклин и подошла к девочке, чтобы вынуть кляп. – Ведь я права?

Девочка с потекшей по щекам тушью заплакала в полный голос.

– Сколько лет? – приставила к ней камеру Жаклин.

– Четырнадцать.

Жаклин кивнула и выключила камеру, а Софи тем временем помогла девочке высвободиться.

– Ты задержишься, – остановила сестру Жаклин. – Чтобы дать показания.

– Но я хочу домой! – проскулила та.

– Конечно, хочешь. И уедешь, как только дашь показания, – забросила трубочку в рот Жаклин.

– Не бросай меня!

Но Жаклин уже спускалась по лестнице в холл отеля.

Домой она прибыла только к пяти часам и успела на сводку новостей, в которой речь шла о педофиле – маньяке. Ванко гнездился на коленях. Так он поступал только когда собирался что-нибудь попросить.

– Праздник! – каркнул он.

– Нет сегодня никаких праздников, – не переставала поглаживать его голову девушка, рассматривая свое лицо с экрана.

В некоторых случаях Жаклин брала его на задание вместо поисковой собаки. Он замечал малейшие детали, просматривал все новостные передачи и был в курсе всего происходящего.

Иногда Жаклин казалось, будто Ванко – реинкарнация ее погибшего друга. Никакой религии она не следовала и верила во все и ничто сразу. Всю печатную информацию принимала за истину, а поэтому в ее искривленной философии жили все боги, божки и пантеоны. Ее доверчивость собрала религии всех мастей, настоящие и дутые. Еще в детстве, когда мать рассказывала мифы и сказки ей и сестре, она была убеждена в существовании потустороннего мира с иными материями и существами. Она верила в Апокалипсис и в инопланетян. В Рай и перерождение одновременно. Данные эти она зачерпнула не из художественной литературы, но из отчетов

и телевизионных передач.

Мать читала девочкам до пяти лет, но когда возникли проблемы с мужем, времени на чтения не оставалось и пояснить то, что информация эта не информация вовсе, а воображение чужого ума, женщина не успела. Жаклин принимала на веру даже то, что сама считала необычным. «Это странно. Я не знала», – заключала она и помещала в голову новое фантастическое объяснение явлений природы. Сначала она узнавала о том, что молнии посылает Зевс, а уже после о том, что их создает электричество. Так в ее сознании помещалась и наука, и верования. Причем друг с другом они не конфликтовали, никаким мыслительным импульсам не подвергались и мирно сосуществовали.

– Я беседовала с ним на протяжении трех часов. Невиновному скрывать нечего, особенно когда от этого зависит его свобода. Нет, он действительно ничего не делал. Или сделал, но не заметил. Что мог сделать и не заметить слепой?

– Убийство, – предположила птица, сползая с плеча и опускаясь на анатомический череп.

– Убить, – протянула Жаклин и затушила сигарету.

Стукнула входная дверь, и на пороге показалась изможденная Софи. Она собиралась кричать и ругаться, но Жаклин прервала ее рукой и махнула на угол со скомканным бельем.

– Я сложила твои вещи.

Софи прошла в комнату и бросила взгляд на огромный мешок и свернутые в одно платья.

– Это ты называешь сложить? – усмехнулась сестра, опускаясь на диван, и стянула туфли на неприлично высоком каблуке. – Ты меня прогоняешь?

– Вовсе нет. Просто провожаю.

– На твоем месте я бы…

– Но ты не на моем месте. Мы всегда занимали свои места, – напомнила о прошлом Жаклин.

– Я знала, – покачала головой с усмешкой та. – Знала, что ты всегда мне завидовала. Потому что мать выбрала меня, а тебя почти бросила. Да что уж там, она тебя действительно бросила!

– Ну, хорошо, я не отрицаю, – спокойно пожала плечами Жаклин и поднялась, чтобы заварить кофе.

– Когда ты, наконец, поймешь? – поднялась вслед за ней Софи. – Я – все, что у тебя осталось.

– А как же твоя мать?

– Она и твоя мать тоже. И она тяжело больна, – сделалась тише сестра. – И, вероятно, осталось ей не так много. Побороть эту болезнь очень непросто. Она не выживет. Помнишь, когда я тебе звонила после того, как вернулась из Исландии? Врач сказал, что ей осталось… Ей почти ничего не осталось, она умирает, – закончила Софи упавшим голосом.

Когда умер Отто, Жаклин корила себя за то, что не умеет выдавить слез. Она не знала, каким богам молиться.

– Что ж… – задумчиво протянула она. – Мы положим ей монету под язык, и Харон проводит ее в царство мертвых.

– Ну что за чепуху ты опять несешь? – поморщилась сестра, и Жаклин совершенно запуталась. – Перед тем как я уехала, она просила нас друг о друге заботиться.

– Я забочусь, – убежденно кивнула Жаклин. – Сделать кофе?

Софи усмехнулась и обратилась к мешку с вещами.