Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Но, увы, традиции жестоки и жёстки. Воевать прелату не полагалось, четверо старших братьев на здоровье не жаловались, а когда к смертному одру старого герцога слетелись в полном составе все искатели наследства, молодой Луи де Бар окончательно уяснил, что стать первым в этой толпе можно только с помощью наёмных убийц или яда. Поэтому, оставив в стороне честолюбивые устремления, епископ пораскинул мозгами и нашёл единственно приемлемый путь на широкие просторы династической мечты и реальной власти. Путь хоть и хлопотный и чрезвычайно извилистый, зато безгрешный и надёжный. Путь откровенной купли-продажи, которую для людей родовитых и высокопоставленных давно уже заботливо
Благо и в государстве дела складывались так, что без дипломатии на плаву никак не удержишься.
Безумие, поразившее короля Шарля, привело к тому, что в борьбе за власть сцепились между собой его брат – Луи Орлеанский и дядя – герцог Филипп Бургундский. А это в свою очередь раскололо светское общество точно так же, как ещё раньше противоборство двух пап – Авиньонского и Римского – раскололо духовенство. И тому, кто научился маневрировать в бурном море церковной политики, море светских страстей было уже не страшно.
Единственное «но» – во всей этой неразберихе требовался крепкий покровитель, на плечах которого, как на фундаменте, можно было выстраивать для себя прочную лестницу к сияющей мечте о власти, могуществе и тайном влиянии на сильных мира сего.
И епископ начал перебирать.
Изо всех кандидатов, придирчиво им рассмотренных, самым идеально подходящим оказался Луи Второй Анжуйский, герцог Анжу.
Выгода тут виделась со всех сторон сразу. Во внутренней междоусобице герцог держал нейтралитет, был чрезвычайно родовит, ещё молод и имел обширные родственные и политические связи. Но как бы ни была ценна родовитость и абсолютная власть в огромном герцогстве, всё же самыми весомыми для епископа показались неутоленные амбиции герцога в Италии, где ещё его батюшка затеял войну за Неаполитанский и Сицилийский троны. Это последнее обстоятельство было как нельзя более на руку, ведь, не имей Луи Анжуйский никаких проблем, к нему, пожалуй, и не подступишься. А так…
Так можно было и помощь предложить.
Всем известно, что номинальные королевские титулы закрепляются и подтверждаются либо военным путем, либо браком.
Молодой герцог Анжуйский сражения, конечно, любил и продолжал дело отца от души и от сердца. Но, будь его воля, предпочёл бы волновать себе кровь на бесчисленных турнирах, где очень весело, празднично, все на виду, не слишком разорительно и не так кроваво. Епископу ничего не стоило при первом удобном случае намекнуть герцогу, что успешное решение семейных притязаний легко и просто можно объединить с праздником – то есть с женитьбой на какой-нибудь девице, к приданому которой будут прилагаться титулы королевы Сицилии и Неаполя. А такая в Европе была одна – Виоланта Арагонская, дочь короля Хуана и Иоланды Французской, урожденной де Бар. Иначе говоря, родная племянница епископа.
Блеск в глазах герцога Анжуйского яснее ясного дал понять, что наживку он оценил. Но королевская кровь, затекшая в его жилы пару поколений назад, требовала хотя бы видимости раздумий, и прямого ответа герцог не дал.
Впрочем, и думал его светлость совсем недолго.
Письмо, в котором недвусмысленно звучало требование начинать сватовство, епископ Лангрский получил от него так скоро, что в другое время счел бы подобную спешку даже неприличной. Но сейчас, радостно потирая руки, он и сам незамедлительно надиктовал пышное многословное послание Арагонскому королю и отправил с личным гонцом с единственным требованием – нигде не задерживаться. Письмо, перенасыщенное лестью в адрес всех заинтересованных сторон, с уведомлением о скором приезде самого епископа
При этом епископ даже не предполагал, насколько своевременным окажется его приезд в Сарагоссу. И, уж конечно, он не мог знать, что где-то в высших сферах, недоступных ничьему пониманию, кто-то уже вложил сватовство герцога к Виоланте Арагонской, как крупицу мозаики, в давно составляемый узор из сложного переплетения судеб и событий, и сватовство это легло там прочно и основательно, как и положено событиям, которым суждено дать Истории новый толчок, поворот или новую легенду.
3
Провожатый наконец остановился перед портьерой с мавританскими узорами и, почтительно приподняв её, пропустил гостя внутрь.
«Господи, помоги мне! – мысленно вздохнул епископ. – Девица, конечно, перезрела – двадцать лет, а всё не замужем. Но от таких-то как раз беды и жди. Начнёт сейчас выяснять, каков собой, набожен ли, добродетелен… А потом ещё, не приведи Господи, соберётся „подумать“! Вот уж что будет совсем некстати. Время не терпит, бог его знает, что теперь в Европе начнется? Надо как можно скорее решить вопрос с этим браком, да возвращаться домой, радовать герцога. Пусть отправляется в очередной итальянский поход с легкой душой, тем вернее он склонит там свой слух к разговорам о созыве Пизанского собора. Собор изберет нового папу, а новый папа… Дай, Господи, чтобы им оказался тот, кто нам нужен… Короче, если герцог Висконти сможет заручиться поддержкой его светлости, я с лёгкой душой тоже смогу начать выстраивать новую ступень своей лестницы. Но, но…»
Лицо епископа скисло и скривилось. Как всё-таки неприятно зависеть от кого-либо, тем более от перезрелой набожной девицы! Король накануне намекнул на её желание уйти в монастырь. Вот была бы глупость!
Караульный за портьерой, заметил недовольство на лице прибывшего важного гостя, и торопливо стукнул об пол алебардой. Тут же, справа от входа, открылась высокая резная дверь, откуда навстречу монсеньору степенно выползла дуэнья со злым лицом, одетая во всё черное. Кивком головы она отпустила провожатого, а на епископа взглянула с откровенной неприязнью.
«Ну вот, начинается, – подумал монсеньор. – Не успел прийти – сразу вызвал недовольство. Как бы ещё эти мамки-няньки не вмешались и не уговорили девицу на постриг… Не зря, ох не зря, торопил меня герцог! Как чувствовал…»
На всякий случай он осенил дуэнью небрежным крестным знамением и протянул руку для поцелуя. Но старуха только взялась за его пальцы своими – холодными и жесткими, и епископа передернуло от этого прикосновения, как будто по руке пробежал липкими лапами паук.
– Принцесса ждёт вас, – проскрипела дуэнья, поджимая с укором и без того морщинистый рот. – Давно ждёт…
«Дура! – мысленно выругался монсеньор Лангрский. – Тут такие дела творятся… Я что, должен был сказать гонцу, который без продыху скакал от самой границы, подожди, любезный, я сначала схожу посватаюсь, а потом послушаю про дела в Англии?! И без того голова кругом… Опоздал-то всего на полчаса, а старая идиотка уже кривится. Чёрт их подери совсем! Испанские бабы… На уме одни молитвы да свадьбы…»
И епископ в великом раздражении переступил порог.
Арагонская принцесса Виоланта с раннего детства была воспитана на том убеждении, что королевская власть даётся Всевышним не столько, как право, сколько как тяжелейшая обязанность.