Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Бургундец повёл шеей и скосил глаза на графа.
Арманьяк радости тоже не источал. И мысли его, хоть и отличные от мыслей Бургундца, крутились, по сути, вокруг того же предмета.
Партия сторонников Орлеанского дома, которую он должен был возглавить, сколачивалась верно, но очень медленно, а Бургундец на месте не сидел… Не сегодня – завтра безумие короля вернется и, что тогда? Перевеса в расстановке сил никакого. Уж и так придворные остряки повторяют, что высокий дородный граф весит столько же, сколько низенький и щуплый герцог. А пройдёт ещё немного времени, убийство Луи Орлеанского забудется совсем, и весы придворной иерархии неизбежно покачнутся! Неужели и тогда,
Поэтому и ехали оба соперника с угрюмым безразличием ко всему окружающему, смотрели только внутрь себя и, вполне согласуясь с неприветливым серым днём, резко контрастировали со всеми остальными всадниками.
Те, как дамы, так и кавалеры, были, напротив, очень взбудоражены и охотой – развлечением, делающимся всё более редким, и появлением на людях Одетты де Шандивер, только оправившейся после родов, которыми она подарила королю дочь Маргариту, и, самое главное, отсутствием на охоте королевы! И, хотя вслух никто на эту тему не говорил, почти каждый проезжающий по двору Лувра, нет-нет, да и бросал украдкой взгляд на одно из окон, за которым, сквозь тонкую решётку, белело лицо оставленной Изабо.
Собственно она и сама не собиралась ехать. Роды могли начаться со дня на день, поэтому пришлось сказываться больной всю последнюю неделю. Но об этом тайном обстоятельстве знали только Изабо, да старшая фрейлина госпожа де Монфор. Для всех остальных королеве просто нездоровилось. Однако же ни король, ни герцог Бургундский, ни кто-либо другой из придворной знати, не удосужились справиться о её самочувствии, не говоря уже о том, чтобы навестить лично и предложить поехать вместе со всеми.
От такого унижения до ссылки в монастырь всего один злобный шепоток, один неверный шаг, и всё! Опала, решение королевского совета и развод… А она-то, глупая, надеялась, что коротышка Жан тайно в неё влюблён и, получив королеву в любовницы, станет блюсти её интересы так же рьяно, как и Луи Орлеанский! Она даже придумала, как скрыть от него беременность, когда дело дойдет до постели, но мерзкий кривоногий урод избегал Изабо, словно зачумленную.
«Дурак! Дурак! Господи, какой же он дурак! – в бессильной ярости повторяла про себя королева. – Возвысив меня, коротышка всем бы здесь показал, что сам себе господин! И самолюбие своё потешил бы, и союзницу получил – такую же помазанницу Божью, как и король, только более надёжную…» Но, увы, кажется Бургундец вынашивал планы, в которых ей места не было. И бедной, покинутой всеми королеве ничего другого не оставалось, как провожать заплаканными глазами уезжающую со двора охоту, и проклинать каждого, обернувшегося на её окно.
«Конец, конец! – думала она, яростно стирая с лица очередную бессильную слезу. – Неужели ни любви, ни власти больше не будет? Врач говорит, что просветление Шарля ненадолго. Он снова свихнётся – это вопрос времени – а при дворе ни одной надёжной опоры! Я окончательно гибну и никому до этого нет дела…»
Платок тончайшего полотна, насквозь промокший, с треском разорвался, когда королева, закусила его зубами, чтобы не завыть, и запрокинула голову, не выпуская концов платка из стиснутых кулаков. Даже лёгкие шаги за спиной не заставили её обернуться и прекратить горестные раскачивания из стороны в сторону.
– Ваше величество.., – с некоторой опаской позвала вошедшая в комнату мадам де Монфор. – Ваше величество, её светлость герцогиня Анжуйская прислала узнать, когда ей
Королева замерла. Потом медленно обернулась.
– Так рано? – вымолвила она первое, что пришло в голову.
А потом, словно осознала. Заметалась, нисколько не стесняясь присутствия старшей фрейлины, схватила зеркало… Да, при любой другой она бы сейчас изобразила раздумья. Она бы скривила лицо, но потом назначила встречу, давая понять, что принимает герцогиню из одной только любезности… Но любая другая не могла бы сюда войти теперь, когда Изабо следовало выплакаться, и только мадам де Монфор – поверенная во всех делах – не стесняла своим присутствием опухшую от слез королеву.
– Скажи, что в десять!.. Нет, лучше попозже!
Изабо даже не заметила, что вытирает лицо собственным рукавом и обращается к фрейлине на «ты».
– Мне нужен лед! – коротко приказывала она, не отрываясь от зеркала. – И вели, чтобы меня причесали… Да румян принеси! Нет! Румян не надо!.. Иди же, и скорей возвращайся – я не могу ей такой показаться!
Мадам де Монфор боком выскользнула в дверь.
Ах, как кстати и, как некстати эта герцогиня!
Изабо отбросила, наконец, зеркало. Смотрись – не смотрись, пока не принесут лёд, эти красные пятна никуда с лица не денутся! А сейчас следовало подумать… Как её принять? О чём говорить?! Мадам Иоланда никогда ничего не делает просто так… На первый взгляд, она вообще никогда ничего не делает, но кое-какие слухи доходят… Вроде бы мелочь, однако, всё всегда вовремя, всегда кстати, и никогда без толку! Раз она пришла так открыто к забытой всеми королеве, значит, не все нити ещё оборваны, и для Изабо – чёрт её возьми, если она не права – не всё ещё потеряно!
Разорванный платок полетел в сторону. Надо хорошенько продумать, как её принять! Лёжа? Нет, нельзя – так беременность станет заметной, а этого ни в коем случае невозможно допустить. Лучше всего – сидя в этом кресле и накрывшись. В конце концов, она больна, может себе позволить… А говорить… Пускай герцогиня сама скажет для чего явилась – Изабо не обязательно первой начинать разговор. Не то опять расплачется, не приведи Господь, а показать своё отчаяние ещё хуже, чем обнаружить беременность…
В дверь протиснулась модам де Монфор.
– Я велела фрейлинам прийти вас причёсывать через полчаса, – сказала она, ставя на туалетный стол глубокую миску с постукивающими на дне кусочками льда. – А сейчас попробуем привести в порядок лицо.
Судя по красным рукам, старшая фрейлина сама оббивала сосульки с окна, и королева, никогда не умевшая быть благодарной, наверное, впервые заметила это проявление заботы о себе, и чуть было снова не расплакалась. Она стойко перетерпела все обжигающие холодом примочки, посмотрелась в зеркало и одобрительно кивнула, когда мадам де Монфор нанесла ей на лицо легкий слой белил. Потом были приглашены остальные фрейлины, и уже к половине одиннадцатого тщательно причесанная Изабо сидела в кресле, скрытая почти до плеч меховой накидкой и была полностью готова к приему герцогини.
Мадам Иоланда ждать себя не заставила.
Ровно в назначенный срок она появилась в сопровождении пажа с небольшой серебряной шкатулкой в руках и носатого сутулого господина – судя по платью и гербу на груди, личного своего лекаря.
– Как вы бледны, ваше величество! – воскликнула мадам Иоланда, едва поднявшись из глубокого почтительного поклона. – Не могу поверить, что вас оставили одну, без врача!
– Врач сопровождает короля, – грустно ответила Изабо и многозначительно повела бровями, дескать, «вы же понимаете, безумца без присмотра не оставишь».