Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Что уж теперь притворяться… Любовь любовью, однако, закрывать глаза на то, что Луи не способен управлять страной, было бы большой глупостью. Кое-как Изабо сумела убедить честолюбивого герцога переложить большую часть королевских обязанностей на дядей – герцога Бургундского и герцога Беррийского, а самим утонуть в море любовных утех, расточительства и беззаботности, но это было так сложно! Луи изо всех сил упирался, требовал полной власти и только дипломатичность герцога Филиппа позволила устроить так, чтобы все остались довольными. Изабо считалась регентшей, которую, ради её же безопасности, удалили от безумного Шарля. Луи, изображая короля, сорил деньгами направо и налево, и вводил
Он предоставил Луи рыть себе могилу собственными руками.
Но это Изабо понимает только теперь. Тогда же она совсем потеряла голову от свободы, от любви и кажущейся абсолютной власти!
В те счастливые времена она ещё жалела коронованного безумца. Сажать под замок его не осмеливались, но он сам, целыми днями, дрожал в своих покоях и бросался с криком «Измена!» на любого вошедшего…
О, Господи, как же сложно было искать ему слуг тогда! Все боялись.
Изабо и сама долго не могла без дрожи слушать рассказы очевидцев о позорном окончании Бретаньского похода. Словно наяву вставали перед ней убитые мужем беспечные дворяне, а в ушах начинался звон и скрежет его меча о железные доспехи тех, кто, пользуясь их относительной неуязвимостью, решился всё же подъехать и усмирить обезумевшего монарха.
Нет, нет! Она бы не хотела увидеть в один прекрасный день, как супруг несётся на нее с криком «Измена», пусть даже и с волосяной подушкой в руках…
Но тогда он бы на неё ещё не кинулся… На любого – да, но только не на неё – вожделенную жену, припав к груди которой, Шарль засыпал, как доверчивый ребёнок. И она изредка дарила ему эту радость, приезжая в Лувр, как укротительница, как спасительница и ангел утешения!
Эх, придушить бы полоумного идиота прямо тогда!
Но Изабо была слишком счастлива. Она даже честно пыталась лечить супруга и осыпала милостями любого, кто обещал, хоть какое-то, исцеление. Однако, ни медики, ни оккультисты, всех мастей, ничего не смогли сделать. Разве что, появилась при дворе новая игра в раскрашенные картинки, которую придумали специально для успокоения безумного короля.
А потом внезапно улучшение наступило само собой.
И, кстати, поначалу всё было не так уж и плохо. В ослабевшем короле прежнего любовного пыла почти не осталось. И, хотя он старался донимать супругу, как и раньше, силы были уже не те.
Не осталось их и на управление страной. В итоге, даже при относительно здоровом короле, владели Францией, всё те же, два человека – герцог Бургундский, умный и корыстный политик, готовый разделить страну с англичанами, как хлебный пирог, лишь бы они наелись и не разевали рот на Бургундию; и герцог Орлеанский – весело разорявший отечество, ради собственных прихотей.
Болван Шарль слушался их во всем, даже в минуты просветления не понимая, что эти двое пользовались Францией, как и его женой – один со сладострастным упоением, а другой – с неизменной выгодой. Если же король, вдруг, начинал артачиться, его, словно младенца соской, немедленно усмиряли каким-нибудь турниром или празднеством, по устройству которых все тут были мастера.
Впрочем, Изабо подобные тонкости мало волновали. Пускай себе тешатся – ей ведь тоже перепадало. Главной заботой, по-прежнему, оставались удовольствия. А критерием счастливой жизни было отсутствие всего, что могло бы этим удовольствиям помешать.
И королеве, действительно, мало что мешало.
Шарль, благодарный за заботу во время болезни, позволил Изабо оставить свой двор в особняке
Хотя, нет, Катрин точно от Луи – у неё такие же голубые глаза…
Зазеркалье подернулось странной дымкой, и королева почти вплотную приблизила лицо к отражению.
Какая гладкая кожа. И шея ровная, ни единой морщинки. Как долго они ещё останутся таковыми? И не пропадет ли красота, как и прежнее её счастье, не вовремя и очень быстро?
Не дай, Господи!
Она уже стояла однажды на пороге отчаяния и до сих пор отлично помнит, как прятала под высоким воротом синяки и ссадины на этой шее…
Изабо жадно всматривалась в собственное лицо. «Не хочу, не хочу! – с отчаянием повторяла она. – Я каменею перед страхами и унижениями! Если Бургундец обвинит меня перед королем, начнется ад, хуже того, который был, и я тысячу раз позавидую Луи, потому что он ещё легко отделался…»
Пять лет назад у короля снова начались приступы безумия, и герцог Филипп почти приказал ей не покидать особняк Барбет.
Но Лувр не тюрьма.
В лучшем случае, Шарль сидел где-нибудь, в темном углу, часами смотрел в одну точку и, пугаясь каждого шороха, испражнялся прямо под себя, хотя стул для испражнений всегда ставили с ним рядом.
Безумие пожирало слабую плоть всякий раз по-разному.
Но порой, бодрый и деятельный, он вдруг переходил в своем возбуждении какую-то черту, и больной разум, словно кривое зеркало, гнул и корёжил действительность, превращая её из опасной во враждебную. Тогда Шарль начинал бегать по Лувру в поисках оружия и раздавал оплеухи направо и налево, не глядя, слуга ему подвернулся, или дворянин. Внезапно мог потребовать коня, чтобы съездить к «душеньке-королеве», а если на дворе в это время была ночь, и ему об этом говорили, впадал в ярость, всё вокруг крушил и орал, брызгая слюной, что «к этой шлюхе только по ночам и ездить!».
Даже в минуты просветления, приезжая внезапно в особняк Барбет, король пугал гостей Изабо молчаливым обходом зала, когда, заглядывая во все углы, он вдруг задирал юбку на какой-нибудь даме и, злобно смеясь, спрашивал: «Кого это вы тут прячете?», а потом устраивал допрос фрейлинам королевы, почему, дескать, спят только с людьми герцога Орлеанского, а его свиту гоняют от себя, как паршивых псов?
Изабо шутками и напускной беззаботностью старалась сглаживать неловкие моменты, но беда заключалась в том, что её вид больше не успокаивал Шарля, и двор всякий раз угрюмо замолкал при появлении короля, поскольку никто не чувствовал себя в безопасности рядом с ним.
Как-то раз он ударил и королеву. Почти случайно так, что сам испугался сделанного. Но страх на лице жены, видимо, произвёл впечатление, потому что Шарль, помедлив мгновение, снова ударил её уже нарочно. Потом ещё раз, и ещё, и неизвестно, сколько бы ударов пришлось тогда на долю Изабо, не перехвати герцог Филипп руку короля, занесённую для нового удара.
А однажды… о, этот кошмар страшно даже вспоминать… Однажды, король появился на улице Барбет, как всегда, внезапно. Прямо с порога закричал, что, верно, ошибся воротами и это дом его брата. Потом подошёл к карточному столу, за которым сидела Изабо с несколькими дворянами, схватил её за подбородок и повернул лицом к себе. «Нет, не ошибся, – глумливо захохотал король, – это не Валентина Орлеанская! Смотрите, как эта шлюха похожа на мою жену, которая, почему-то, со мной не живёт!».