Жанна д'Арк из рода Валуа

Алиева Марина Владимировна

– Что значит «выгнал»?!!! – закричала она. – Мне что, надо снарядить собственный отряд, который, под видом бургундцев, выжег бы там всё дотла?!!!

– Там и так достаточно пожгли, мадам, – робко заметил присутствующий при этой сцене и изрядно напуганный Дю Шастель.

– Значит, мало, раз этот идиот Бодрикур ничего не понял! Или надо писать герцогу Лотарингскому и заставлять Юпитера делать то, что положено быку?!!! Куда смотрел Мигель?! И этот.., как его? Тот человек, которого мы приставили к семейству?!

– Дюран Лассар?

– Не знаю!!! Лично до него мне нет никакого дела! Но, если он взялся за работу, то должен выполнять её хотя бы с умом!!! Они там что, совсем ничего не боятся?! Ладно Арк – его ещё можно понять – он не в курсе!

Но те, кого мы специально приставили, чтобы не было никаких осечек, эти-то могли бы сообразить, что отвечают за всё головой!!!

Дю Шастелю сказать на это было нечего, поэтому он предпочёл молча выслушать гневные тирады герцогини и дать ей успокоиться. А потом выразил готовность лично съездить в Вокулёр и во всём разобраться.

– Нет, – отрезала мадам Иоланда, все ещё раздраженная. – Моё участие не должно проявляться, ни прямо, ни косвенно. А ты – прямая связь… Рене собирается в Нанси. Отправим с ним этого монаха – секретаря Кошона, а то он, кажется, совсем заскучал в заточении… Пристроим его на службу к Бодрикуру – пускай разбирается.

– Вы доверяете этому человеку, мадам?

– А он пока нас ни в чём не обманул…

Но до Нанси и Вокулёра путь не близкий, и дело, которое предстояло выполнить преподобному Экую, за один день не делалось. А раздражение нарастало по мере того, как увеличивалась опасность захвата Орлеана – этой последней преграды, отделяющей Шарля от окончательного поражения. И нужно, нужно было что-то делать, чем-то себя занять… И не просто «чем-то», а делом полезным и важным. Поэтому мадам Иоланда всю себя и все свои средства отдала подготовке армии для помощи Орлеану. Занятие хлопотное, достаточно долгое. Но, учитывая, что Солсбери уже захватил почти весь Анжервиль, и двигался дальше с пятитысячной, хорошо оснащённой армией, а орлеанский гарнизон насчитывал всего пятьсот воинов, нужнее этого занятия сейчас дела не было.

– Думаю, к январю мы сможем экипировать армию не меньше, чем у Солсбери, – сказала мадам Иоланда своим военным советникам, распуская их после очередного напряженного дня. – А пока отправим в помощь городу мессира Дюнуа. В конце концов, как признанный официально сын Луи Орлеанского, он просто обязан защищать город в отсутствие законного сюзерена. Пускай возьмёт с собой человек шестьсот… Думаю, это самое реальное, что мы можем сейчас сделать…

Советники согласно закивали и удалились. А мадам Иоланда устало навалилась на стол, сжимая ладонями горячий лоб.

Ей было плохо.

Последние два года дались герцогине хуже, чем кому-либо ещё. Кроме трёхлетнего председательствования на Генеральных штатах, где на плечи воистину всесильной герцогини легли заботы каждого из входящих туда сословий, ей приходилось переживать за всё и за всех при дворе, включая и раскисшего Шарля. А тот – ладно бы просто, не помогал – так он ещё и начал мешать, отправляя в опалу людей полезных и достойных и приближая к себе тех, кого мадам Иоланда переносила с трудом. К примеру таких, как незабвенный Ла Тремуй…

* * *

Стать полезным при дворе, который больше походил на чумное поселение – то ли выживет, то ли нет – задача не самая сложная. Особенно для того, кто не просто хорошо умел ориентироваться в запутанном лабиринте интриг, но и находил в этом большее удовольствие, чем в жизни прямой и открытой.

Ла Тремуй прекрасно знал, чем чревата честная жизнь. Прежде всего, это обязательные, незримые путы всевозможных заповедей, неписанных правил и внутренних запретов на дела, даже слегка припахивающие бесчестьем. И в результате прекрасная возможность для любого, менее щепетильного, манипулировать этим, спелёнатым собственными убеждениями, человеком так, как заблагорассудится. Нужно только придать манипуляциям видимость правого дела и хорошо обосновать. А дальше – пойдёт, как по маслу. Такой человек подлость и обман в других видит в последнюю очередь, но,

если взять с него честное слово, пойдёт даже на смерть, лишь бы его сдержать, и гордо принимает на себя все шишки в случае неудачи, не считая возможным выдать того, кто его под них подставил. Как исполнителям, им цены нет. Но Ла Тремуй считал, что слишком умён для роли простого исполнителя, а посему выбрал своему уму поприще незаметного придворного интригана – более интересное и выгодное, на котором мог блеснуть, не привлекая ненужного внимания, и получая в награду совсем не шишки. Ключевым словом на этом, далеко не новом поприще, было, конечно же, «незаметный». Но, чтобы стать незаметным, следовало стать незаменимым в глазах, как можно большего числа придворных. И, разумеется, обзавестись исполнителями.

А этого добра вокруг хватало.

Взять, к примеру, мессира де Ришемона. Как бережно и почтительно он «подсадил» Ла Тремуя поближе к трону, на то место, которое мог бы занять и сам. Но, верный слову, данному супруге, что отомстит убийце её брата, мессир Артюр охотно послушал Ла Тремуя, предложившего простой и верный план, помог ему, сначала закрепиться возле дофина, потом сделать всё, чтобы убрать де Жиака, и величественно принял на себя вину за гибель последнего.

Это дело оказалось таким лёгким, что Ла Тремуй даже заскучал. Не мешался никто, включая и герцогиню Анжуйскую, которая – вот уж удача! – узнавала теперь всё творящееся при дворе, далеко не самой первой. И, слава Богу! Нельзя сидеть на всех стульях сразу! А она сидела слишком долго! И тёща, и «матушка», и первейший советник… Впрочем, если пузырь слишком раздут, его надо просто поддуть ещё больше, и тогда он, вернее всего, лопнет.

Мадам сама себе всё испортила, когда стала настойчиво реанимировать при дворе коронованного дофина Генеральные штаты. Дело бесспорно стоящее и могло принести солидную поддержку ото всех имущих сословий. Но Ла Тремуй мгновенно усмотрел в этом собственную выгоду.

– Тут нужен тонкий и очень преданный нашему делу политик, – заявил он как-то в присутствии нескольких влиятельных особ. – Председательствующему на собраниях Генеральных штатов должны верить безоговорочно. Я далёк от предрассудков, что женский ум короче мужского… Человека, более тонкого и более преданного нашему дофину, чем её светлость герцогиня Анжуйская, не сыскать, не так ли? – И добавил со смешком, снижающим пафос слов: – Тем более, что её преданность – единственный путь спасти своё Анжу…

Все посмеялись этому, как шутке. Но призадумались. А потом, учитывая характер Шарля, который, чуть что, кидался искать виноватых среди тех, кто за что-то отвечал, единогласно выбрали председателем Генеральных штатов мадам Иоланду.

И всё! И герцогиня мгновенно «лопнула», не успевая следить за всем сразу, как это было раньше! А остальное – дело техники, которой Ла Тремуй владел в совершенстве!

Сначала – несколько настойчивых намеков дофину о том, как бессовестно обворовывал казну де Жиак, занимаясь снабжением армии. Затем, пока эта информация ещё переваривалась, несколько слов Ришемону, после чего де Жиак вдруг бесследно исчез. И исчез очень удачно – как раз накануне созревшего у дофина решения начать следствие по его делам. А дальше…

Ах, какой лицедей пропал в Ла Тремуе! Родись он в нищете, он бы и тогда сумел стать заметной личностью, выступая на подмостках какого-нибудь балагана. Только жаль, что никто не видел метаморфоз, происходящих с ним в те дни!

При дворе это был тихий, но очень заботливый придворный, всегда готовый оказать услугу, всего лишь, в обмен на дружбу. Он с застенчивым негодованием выслушивал предположения, куда мог сбежать проворовавшийся де Жиак и соглашался с каждым; всегда был рядом в тот момент, когда Шарлю требовалось отдохнуть, отвлечься и поиграть в карты или в шахматы; и всегда готов был дать очень удобный, не обременяющий ничем совет, от которого и толку-то особого, может, не было, но в котором читалась забота и самое искреннее участие!