Жанна д'Арк. 3-е изд.
Шрифт:
Мэтр Жерар Маше, королевский духовник, допрашивавший Жанну, едва не поперхнулся. Замолчали и вытянули шеи другие «отцы».
Девчонка попалась! Она сама захлопнула ловушку! Теперь, если бы захотеть, с ней можно сделать все, что угодно. Она ведь призналась в ереси. Еще бы! Кто, кроме еретиков, отрицает церковные книги? Значит, не традиции церкви, не догма и обряды, а чистый Господь Бог? Это уже явно отдает дьявольскими учениями, за приверженность к которым полагается костер!..
Мэтр Жерар Маше выразительно посмотрел на остальных. Это восклицание бедной невежды не следует принимать в расчет. Она
Допрашивал брат Сегэн. Это был доминиканец, доктор богословия, человек весьма ученый и набивший руку на разоблачении еретиков. Внешне брат Сегэн не производил приятного впечатления. Его маленькие глазки зло и упрямо поблескивали из-под нависших бровей. Жанне этот монах показался особенно противным. Прежде чем начать спрашивать, он долго причмокивал губами и что-то глухо бубнил себе под нос. Когда он заговорил, Жанна едва его поняла. Доминиканец изъяснялся на южнофранцузском диалекте и употреблял выражения, совершенно незнакомые бедной пастушке из Домреми.
Брат Сегэн начал с вопроса, которым думал сразу смутить крестьянку:
– На каком языке говорили твои голоса?
Жанна чуть не рассмеялась. Этот глупый поп, который и слова правильно произнести не может, спрашивает о языке ее голосов!..
– На французском, мессир, и гораздо лучшем, чем ваш!
Брат Сегэн слегка опешил. Его коллеги прятали улыбки. Дерзкая мужичка! Она совсем забылась, она не видит, с кем говорит! Ну ладно, он ей пропишет!..
– Веришь ли ты в Бога? Жанну задело за живое.
– Верю, мессир, и получше, чем вы!
Брат Сегэн чуть не задохнулся от ярости. Хорошо же, он посадит ее в лужу, из которой мерзавка не выберется.
– Ты просишь поставить тебя во главе войска? Ты называешь себя посланницей Божьей и хочешь, чтобы тебе поверили? Но если Бог действительно тебя послал, покажи нам знамение, сотвори чудо! Мы не можем советовать королю доверить тебе целую армию лишь на основании твоих слов!
Жанна ответила быстро и решительно:
– Я пришла в Пуатье не для того, чтобы показывать знамения и совершать чудеса. Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана.
И, сколько к ней ни приставали, она вновь и вновь повторяла те же слова:
– Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана!..
По истечении шести недель утомленные богословы решили прекратить допрос. Ничего нового они больше узнать не могли. Их посыльные, вернувшиеся с родины Жанны, представили самые благоприятные отзывы. Девушке оставалось пройти еще одну проверку, на этот раз действительно последнюю...
На квартире у мэтра Рабато с раннего утра опять собралось много народу. Теперь, однако, это были не профессора богословия. Это были женщины разных возрастов и званий, знатные дамы и простые горожанки. Все они шумели и галдели, как на базаре. Когда Жанна явилась к ним, они с величайшим любопытством принялись ее разглядывать.
Оказалось, эти женщины отобраны комиссией богословов для того, чтобы осмотреть Жанну на предмет точного установления ее девственности...
«Святые отцы» ставили свой окончательный приговор в зависимость от этого осмотра. Девственность Жанны должна была подтвердить отзывы о ее нравственной непорочности и чистоте. Кроме того, положительный результат экспертизы явился бы одним из доказательств отсутствия плотской связи с дьяволом. И вот были посланы почтенные матроны и опытные акушерки, чтобы сообща разобраться в этом вопросе.
Жанна не сопротивлялась. После того что она вытерпела от попов, все остальное не казалось ей страшным.
Проверка закончилась успешно. Матроны и повитухи были готовы засвидетельствовать под присягой девственность своей пациентки.
Комиссия подводила общий итог.
У «отцов», по правде говоря, набралось достаточно материалов, чтобы обвинить девчонку в ереси и заключить под стражу. Однако ученые мужи были трезвыми политиками. С самого начала знали они, к какому выводу придут. В последние дни были получены новые сведения. Выяснилось, что за девушку хлопочет двоюродный брат короля, герцог Алансонский, что за нее ратует граф Дюнуа, командующий войсками в осажденном Орлеане. Монсеньор Реньо также не скупился на дополнительные инструкции. Только круглые идиоты не посчитались бы со всем этим. «Святые отцы» не были идиотами. Даже брат Сегэн не стал возражать против окончательных выводов комиссии. Заключение, отосланное в Шинон, начиналось словами:
«Считаясь с необходимостью короля и королевства, а также с постоянными молитвами несчастного народа, жаждущего мира и справедливости, мы не находим нужным оттолкнуть и отвергнуть Деву...»
Дальше, правда, следовали всевозможные «но» и «однако», различные оговорки и предупреждения, которыми члены комиссии хотели застраховать себя на всякий случай. И все же это было именно то желанное и долгожданное разрешение, без которого смелый план девушки никогда бы не претворился в жизнь.
Стояли ясные солнечные дни. Шел месяц апрель. Девушка чувствовала себя словно поднявшейся после тяжелой болезни. Физически сильная и закаленная, она с легкостью переносила любые жизненные трудности – не уставала от многодневного пути, не раскисала от жары и не простужалась от холода.
Но это чистилище... Эта смесь лицемерия и злобы...
Чуткая душа девушки, ее совесть, ее здравый, неискушенный ум едва справились с пережитым. Такое испытание оказалось слишком трудным для нее, простой неграмотной крестьянки с большим сердцем и малым жизненным опытом.
Когда после долгого затворничества Жанна в первый раз вышла на улицу, она была ослеплена. Ее охватило чувство, знакомое по воспоминаниям детства: словно из мрачного подземелья вдруг поднимаешься на сказочную высоту.
Но что это? Здесь можно не только ослепнуть, но и оглохнуть! Сколько людей кругом! И все кричат, громко кричат:
– Дева! Да здравствует наша Дева!
Это простые люди Пуатье, бедные горожане, ремесленники и подмастерья, оборванные матери с детьми, крестьяне из пригородов. Они окружают ее. Они хотят коснуться ее одежды, волос. На глазах у многих слезы...
Жанна узнает, что они давно ждут ее. Они целыми днями дежурили у дома Рабато, но их не пускали внутрь. И вот наконец они увидели свою избранницу, ту, на которую весь народ Франции возлагает ныне надежды.