Жанна д'Арк. 3-е изд.
Шрифт:
...Истории известны лжесмердизы, лженероны, лжедмитрии и лжепетры. Самозванцы, будь то простые авантюристы или вожди восстаний, не раз пользовались именами царей, королей, императоров и принцев. Но случай, когда объектом заимствования стало имя простой крестьянки, поистине уникален. Он может быть объяснен, лишь если вспомнить беспредельную любовь к Жанне со стороны народа, миллионов крестьян и горожан, тех безвестных ее помощников и приверженцев, которые сражались некогда под знаменами Девы, благословляли ее успехи, не допускали мысли о возможности ее гибели; их ведь не смогли убедить в этом ни рассказы очевидцев, ни грамоты, рассылаемые по городам, ни заявления английских глашатаев. Во Франции освобожденной и Франции, все еще стонавшей под игом завоевателей, с одинаковым нетерпением ждали новых вестей о героине, и, когда эти вести появились, им не могли внимать без доверия и восторга...
...Извещенные о «спасении» Жанны, братья поспешили ей навстречу. К этому времени старший из братьев, Жан, принявший пожалованную королем фамилию дю Лис, занимал должность бальи Вермандуа. Младший брат, Пьер дю Лис, лишь недавно был выкуплен из бургундского плена и истратил на это все свои сбережения. Приехав в Гранж-оз-Орм, братья без колебаний признали «сестру»...
21 мая самозванка вместе со свитой прибыла в Вокулёр, где должны были хорошо помнить Жанну д'Арк. Однако и здесь ни у кого не возникло сомнений относительно новой Девы. Проведя в Вокулёре неделю, лже-Жанна отправилась в деревушку Марвиль близ Меца, где встретилась со многими окрестными сеньорами и приняла доброхотные дары от населения. Затем она направилась в Арлон, к герцогине Елизавете Люксембургской, при дворе которой встретила весьма радушный прием. Характерно, что самозванка и не подумала поехать во Францию, где ее нетерпеливо ожидали, но где шла война; лже-Жанна предпочитала пожинать плоды своей популярности более безопасным способом, при дворе «мирной» государыни. Во Францию же для распространения сведений о себе она отправила братьев Жана и Пьера.
В первые дни августа Жан дю Лис прибыл в Орлеан, город, особенно любивший Деву и благоговейно хранивший память о ней. Жан сообщил орлеанцам, что его сестра спаслась от врагов, что она долгое время находилась в Италии, на службе у папы Евгения, но теперь возвратилась в Лотарингию и шлет им привет. Жители Орлеана выразили бурный восторг и щедро наградили вестника продовольствием и деньгами. Между Орлеаном и Арлоном установилась почтовая связь. Гонец из крепости на Луаре вез письма лже-Жанне, та отвечала и, между прочим, отправила письмо в Лош к французскому королю Карлу VII. При дворе Карла побывал и Жан дю Лис, доложивший монарху о всем происшедшем. Будучи одним из главных участников предательства, приведшего Жанну на костер, Карл VII, разумеется, прекрасно знал правду. Однако он выразил радость по случаю «спасения» Девы и по-царски наградил Жана дю Лиса. Впрочем, в противовес орлеанцам особенного желания встретиться лично со «спасенной» король не обнаружил.
Между тем самозванка проводила дни в придворных развлечениях. В Арлоне она встретилась с юным графом Ульрихом Вюртембергским, который проявил к ней повышенный интерес и увез ее в Кёльн. Граф, как вскоре выяснилось, имел на лже-Жанну особые виды: он решил использовать ее славу в своих авантюристических целях. В это время шла борьба за вакантный престол Трирского архиепископства. Граф Ульрих, поддерживавший одного из кандидатов, добивался, чтобы лже-Жанна от имени Господа Бога провозгласила его ставленника единственно достойным сана архиепископа. Самозванка сделала так, как потребовал ее покровитель. Но Базельский собор провел на заманчивую должность другое лицо, а «Жанной» немедленно заинтересовался инквизитор, сидевший в Кёльне. Имея сведения, что она носила мужской костюм, предавалась разгульным пляскам, пила и ела больше, чем полагалось, и, главное, вмешивалась в церковную политику, отец-инквизитор заподозрил ее в ереси и затребовал в свой трибунал. Самозванка, разумеется, сочла за лучшее не являться. Тогда инквизитор объявил ее отлученной от церкви. Граф Ульрих некоторое время скрывал лже-Жанну у себя, а затем помог ей тайно бежать из Кёльна.
И вот она снова в Арлоне. Опять праздная придворная жизнь. Но теперь интриганка не может чувствовать себя так спокойно, как прежде. Над ней тяготеет интердикт. При арлонском дворе кое-кто посматривает на нее косо. Нужно подумать об устройстве своей судьбы, найти постоянного покровителя и защитника.
Среди вассалов герцогини Люксембургской подвизался некий Робер д'Армуаз, сеньор де Тишмон. Человек знатного происхождения, владелец нескольких феодов, он был отмечен лже-Девой как достойный ее спутник жизни. При содействии герцогини Люксембургской самозванка добилась того, что сир Робер сделал ей предложение и стал законным ее супругом. Молодые удалились на жительство в Мец; это произошло осенью 1436 года.
Около двух лет лже-Жанна жила спокойно и мирно. Она занималась хозяйством и родила двоих детей. Впрочем, сир Робер вскоре выяснил, что супружеской верностью его жена похвалиться не может: дама Армуаз, как теперь ее называли, тайно сожительствовала с местным священником. Разразился скандал. И вот, то ли спасаясь от ярости мужа, то ли желая оставить надоевшего любовника, в начале 1439 года самозванка бежит из Меца. На этот раз во Францию.
Итак, лже-Жанна вступила наконец на почву той страны, которая гордилась прежними подвигами Орлеанской девы и с нетерпением ожидала новых. Она отважилась на это более чем через три года после своего появления в Лотарингии, почти через девять лет после своего «чудесного спасения», когда исход Столетней войны был вполне предрешен. Правда, даже и теперь она не спешит на поле брани. Она устремляется туда, где ее особенно боготворят и где она рассчитывает урвать наиболее жирный кусок: путь ее лежит в Орлеан...
Жители города, некогда освобожденного Девой, попрежнему верили самозванке и ждали ее прихода. И когда летом 1439 года она наконец появилась, ее встретили точно доброго ангела. В честь ее совершались благодарственные молебствия (невзирая на анафему Кошона!), ее ублажали обильными пирами и ценными подарками. Между прочим, город преподнес ей двести десять ливров «...за добро, которое она совершила в дни осады...». Лже-Жанна награждалась за подвиги, совершенные Жанной-Девой в славные дни мая 1429 года!..
Несмотря на все это, дама Армуаз провела в Орлеане только две недели и внезапно покинула город: при всей своей бесшабашности она опасалась неожиданных встреч и разоблачений. Она поскакала в Тур и вручила бальи Турени письмо для передачи королю. Она просила об аудиенции. Но Карл VII явно избегал встречи с самозваной Девой. Как раз в это время он покинул Турень и отправился в Орлеан, зная, что «Жанна» только что выехала оттуда.
Так и не встретившись с королем, дама Армуаз направилась в Пуату. Здесь шла война с англичанами. Самозванка добилась того, что ее принял Жиль де Ре, маршал Франции, проживавший в замке Тиффаг. Хотя сеньор де Ре превосходно знал подлинную Жанну, во многих походах которой лично участвовал, он не был удивлен прибытием лже-Жанны и даже доверил ей руководство военными силами к северу от Пуату. В то время сам де Ре уже не занимался ратными делами: погруженный в черную магию, он был равнодушен ко всему остальному.
Лже-Жанна не прославила себя в сражениях. Она скоро оставила район военных действий и поскакала в Компьень, где некогда действовала подлинная Жанна и где можно было теперь на этом заработать. Но сборы оказались скудными, и весной 1440 года лже-Жанна решила отправиться в Париж. Ей было известно, что простолюдины столицы ждут ее почти с тем же нетерпением, как ранее граждане Орлеана. Авантюристка была не прочь использовать эту ситуацию обычным для себя образом. Однако поездка в Париж оказалась, как вскоре стало ясно, самой большой из ее ошибок, став роковой для всего предприятия.
Одной из наиболее могущественных корпораций Парижа по-прежнему оставался университет, в свое время сыгравший такую гнусную роль в деле осуждения Жанны д'Арк. Доктора и магистры Сорбонны хорошо знали всю историю руанского процесса и его исход, поскольку сами принимали в этом непосредственное участие, и вряд ли забыли внешность подлинной Жанны. После перехода Парижа в руки французов к этим господам присоединились богословы и советники парламента из Пуатье, которые «испытывали» Жанну перед началом ее миссии. Таким образом, верхушка столицы прекрасно представляла себе суть дела и не могла обмануться в личности дамы Армуаз. Но главное даже не в этом. Богословы и советники имели совершенно определенные инструкции королевского совета, которыми не могли пренебречь. Если на первых порах Карл VII поддерживал самозванку и даже переписывался с ней, думая использовать ее популярность в своих целях, то в дальнейшем его позиция стала меняться. Королевский совет убеждался, что от самозванки мало проку – одни расходы. Не могло понравиться властям и чересчур уж пылкое отношение к «Деве» простого народа. По мере того как война приближалась к концу, придворные все больше приходили к мысли о том, что гораздо выгоднее самим использовать память о подлинной Жанне, нежели в какой-то мере зависеть от авантюристки, спекулирующей на этой памяти. Идея «реабилитации» Орлеанской девы имела своей оборотной стороной отказ от всякой поддержки девы самозваной. Так или иначе, участь лже-Жанны была решена. Опасаясь возможных эксцессов, а также того, что добыча может ускользнуть, городские власти выслали навстречу «Жанне» вооруженный конвой, который доставил ее прямо в парламент.